— Он был здесь всего минуту назад. — Мич взял ее за руку и внимательно осмотрел помещение.

— Я совсем перестала обращать на него внимание. — Она схватилась рукой за горло, куда перебрался плотный комок липкого ужаса, и принялась бесцельно ходить по комнате. — Я же прекрасно понимала, что значит упустить его из вида в такой толпе.

— Прекрати. — Мич старался говорить спокойным голосом, но ее ужас передался и ему. Он понимал, как просто потерять в такой толпе маленького мальчика. Это было именно то, чего всегда опасается любой родитель. — Он стоял около автоматов. Мы его найдем. Я пойду в эту сторону, ты иди в другую.

Эстер кивнула и, не говоря ни слова, побежала в указанном направлении. Автоматы стояли в шесть-семь длинных рядов. Она останавливалась у каждого, выискивая глазами маленького мальчика в голубом свитере. Звала его, стараясь перекричать шум и грохот машин.

Когда Эстер добралась до больших стеклянных дверей и взглянула на огни и толпы людей, гуляющих по Таймс-сквер, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он не мог уйти на улицу, сказала она себе. Рэд еще никогда не делал ничего запрещенного. Если только кто-нибудь не увел его или…

Крепко сцепив руки, она повернула назад. Ей не следует и думать об этом. Но зал такой большой, в нем столько людей, и все незнакомцы. А этот шум, шум, буквально оглушивший ее. Как же он услышит ее крики?

По-прежнему выкрикивая его имя, Эстер перешла на другой ряд. Услышав смех маленького мальчика, она подбежала поближе. Но это был не Рэдли. Она обежала уже почти половину зала; десять минут прошли, нужно было звонить в полицию. Эстер ускорила шаг и оглядела весь зал, перебегая от ряда к ряду.

Стоял неимоверный шум, ярко сверкали многочисленные огни. Наверное, ей следует вернуться и обойти все по второму разу — возможно, она его просто не заметила. Может, он стоит и ждет ее около этого чертова автомата для пинбола, не понимая, куда она подевалась. Он, скорее всего, испуган, зовет ее. Он…

А потом она увидела сына, покоящегося на руках Мича. Эстер оттолкнула двоих прохожих и побежала к нему.

— Рэдли! — Она обняла их обоих и уткнулась лицом в волосы своего мальчика.

— Рэдли отправился посмотреть, как кто-то играет, — стал объяснять Мич, успокаивающе погладив ее по спине. — Он встретил школьного приятеля.

—Рики Незбита, мам. Он был со своим старшим братом, и они одолжили мне монетку. Мы пошли поиграть. Я и не знал, что ушел так далеко.

— Рэдли. — Она старалась побороть подступившие слезы и говорить возможно более твердым голосом. — Ты же знаешь наше правило о том, чтобы не уходить никуда далеко от меня. Я должна знать, что могу доверять тебе и ты не уйдешь без предупреждения.

— Я и не собирался никуда уходить. Я думал, что, как сказал Рики, это займет минутку. Я бы сразу вернулся назад.

— У каждого правила есть свои основания, Рэдли, мы говорили об этом.

— Но, мам.

— Рэд. — Мич повернул мальчика в своих объятиях. — Ты очень испугал маму и меня.

— Мне очень жаль. — Его глаза омрачились. — Я не хотел вас напутать.

— Никогда больше не поступай так. — Она поцеловала его в щеку, и ее голос смягчился. — В следующий раз это строжайше запрещено. Ты — все, что у меня есть, Рэд. — Она снова сжала его в объятиях. Ее глаза были закрыты, так что она не заметила, как изменилось выражение лица Мича. — Я не могу позволить, чтобы с тобой что-нибудь произошло.

— Я больше никогда так не поступлю.

«Все, что у нее есть», — подумал Мич, ссаживая мальчика на пол. Неужели она настолько упряма, что не может признаться, даже самой себе, что у нее появился кое-кто еще. Он засунул руки в карманы и постарался побороть гнев и боль. Очень скоро ей придется открыть для него дверь в свою жизнь, или, черт побери, он сам сделает это.

Мич не знал, пользу или вред принесет его решение побыть несколько дней подальше от Эстер, но ему нужно было время. Не в его стиле было размышлять и анализировать, вместо того чтобы действовать и чувствовать. Однако его чувства никогда еще не были столь затронуты, и он никогда не действовал столь быстро.

Насколько это было возможно, он старался погрузиться в работу и фантазии, которые мог контролировать. Когда не получалось, он оставался один в комнате, смотрел по телевизору старые фильмы или слушал бравурную музыку, доносившуюся из стереосистемы. Мич продолжал работать над сценарием, не зная, удастся ли его закончить, и надеялся, что, занятый такой сложной работой, он будет не в состоянии подняться двумя этажами выше и потребовать, чтобы Эстер Уоллес пришла, наконец, в чувство.

Она хотела его — и она не хотела его. Она открывалась ему, оставляя закрытыми самые Драгоценные уголки своего сознания. Она доверяла ему, но не верила в него настолько, чтобы навсегда связать с ним жизнь.

«Ты — все, что у меня есть, Рэд». И все, что она хочет? Мич вынужден был задавать себе этот вопрос. Как такая яркая, одаренная женщина может основывать всю свою жизнь на ошибке, которую допустила десять лет назад.

Беспомощность в данной ситуации приводила его самого в ярость. Даже тогда, когда скатился на дно в Новом Орлеане, он не был беспомощным. Он столкнулся со своими пределами, принял их и направил свой талант в иное русло. Неужели пришло время столкнуться лицом к лицу и принять пределы в отношении Эстер?

Он размышлял об этом часами, выдвигая различные компромиссы и отвергая их. Может ли он согласиться с тем, что она просит оставить все так, как есть? Они будут любовниками, их не будут связывать обещания, у них не будет разговоров о будущем. Они станут поддерживать отношения без намека на привязанности или постоянство. И все же он не мог поступить так, как она просит. Для себя он понял, что она — единственная женщина, которая ему нужна в жизни, и он не может принять ее частично или временно.

Осознание того факта, что он оказался таким радетелем за брак, стало для него шокирующим. Причем преувеличением было бы сказать, что он видел много семейных союзов, действительно заключенных на небесах. Его родители очень хорошо подходили друг другу — наличие общих вкусов, принадлежность к одной социальной среде, общие взгляды, — но он не мог припомнить ни одного проявления страсти между ними. Привязанность и верность — пожалуй, да еще и совместное противостояние артистическим амбициям сына, но он никогда не замечал той искры, того бурления чувств, что волнуют кровь и добавляют отношениям остроты.

Хотя Мич и спрашивал себя, испытывает ли он по отношению к Эстер лишь страсть, или его чувства гораздо глубже, он уже прекрасно знал ответ. Одиноко мечтая в своей квартирке, он воображал, как они будут выглядеть через двадцать лет, сидящие на садовых качелях во дворе домика ее мечты. Мич представлял, как они вместе старятся, обрастая воспоминаниями и традициями.

И он не собирался все это терять. Сколько бы это ни заняло, сколько бы стен ни пришлось ему преодолеть, он не мог потерять этого.