Отряд стражи приблизился и окружил Дойла плотной стеной — но он жестом показал снова отстать и не загораживать обзора. Конь, подчиняясь понуканиям, нехотя поднялся на один из помостов, и Дойл сумел увидеть, почему корабли стояли пустыми и даже не пытались выбраться из зачумленного города — в кормах каждого зияло по огромной, как от удара тараном, пробоине. Похоже, за ночь из трюмов вытащили все, что было можно, и отчаялись заделать дыры без материалов. Комендант Трил сделал то, чего требовал Дойл — задержал корабли и не дал им отплыть. Пусть жестко и даже жестоко, зато эффективно.

Убедившись, что корабли в ближайшее время не выйдут в путь, Дойл кивнул своим мыслям и все-таки заставил себя подъехать к бывшему королевскому складу. И тут же едва успел выставить руку, чтобы защититься от летящего камня. Стража среагировала, закрывая его живым щитом собственных тел, из толпы возле склада раздались проклятия:

— Сдохни, враг!

— Твое колдовство, ублюдок!

— Себя питаешь их жизнями! Твоих рук дело!

О выставленные щиты стражи забились камни. Толпа жаждала крови — его, Дойла. Шестеро стражников и он сам против — сотен безоружных, но разъяренных тварей. Они обвиняли его во всем: в закрытых городских воротах, в разломанных кораблях, в самой чуме.

Скрежетнуло по металлу, и щеку обожгло короткой вспышкой боли — один из камней все-таки задел Дойла. Он колебался недолго.

— Отходим!

Командир отряда обернулся:

— Милорд, мы можем…

— Отходим, сказал!

Да, они могли перерубить всех — и залить доки кровью. Но и без их мечей умрут слишком многие. Повинуясь его приказу, отряд начал двигаться назад. Кони, в которых тоже попадали камни и крошево песка и опилок, заржали и задергались, но шпоры кусали их бока больнее, а железные удила рвали губы в кровь, заставляя повиноваться.

Чуть отойдя от склада, Дойл первым повернулся, и весь отряд галопом бросился прочь, оставляя чернь визжать от разочарования и злобы. Едва доки остались позади, он остановился. Командир отряда приподнял забрало и спросил:

— Почему мы сбежали, милорд?

Дойл поднял руку к лицу — он был без шлема и без доспехов — потер царапину на щеке и ответил:

— Люди короля не несут смерти королевским подданным.

Лицо капитана потемнело, но он согласно наклонил голову и отъехал в сторону. Осмотр города можно было счесть законченным, и Дойл поспешил в замок — чтобы встретиться посреди площади с облаченным в белое Эйрихом. Его тоже сопровождал отряд охраны — но от их группы буквально веяло чем-то светлым и чистым. Воистину, это было солнце, сошедшее с неба, чтобы утешить жителей земли.

Дойл невесело усмехнулся, глядя на то, как вылезают из подвалов и закутков люди, как увлажняются их глаза, как они воздевают руки в едином порыве восторга и благодарности.

— Всевышний, храни короля Эйриха! — шептали, говорили, кричали сотни глоток.

Дойл махнул рукой своему отряду — и они скрылись на боковой улице, никем не замеченные.

— Отдохни и дай отдохнуть своим людям, — велел Дойл командиру отряда. — Вы понадобитесь мне после заката.

— Слушаюсь, милорд, — командир поклонился, а Дойл поднялся в свои комнаты — нужно было переодеться, смыть с лица кровь и поесть.

В спальне было, как ни странно, тепло. Жарко горел камин, а возле него возился Джил. Услышав шаги Дойла, он подпрыгнул на месте, стряхнул золу с колен и поспешил к нему, охнул и пробормотал что-то, увидев рассеченную щеку.

— Что ты там болтаешь? — спросил Дойл, не позволяя ему коснуться царапины. — Лучше помоги переодеться.

— Где вас поранило, милорд?

Дойл не ответил, вместо этого спросил:

— Ты что здесь делаешь? Кажется, твоя мать и сестры на юге, мог бы давно уйти, болван.

Джил стащил с Дойла кожаный колет, расстегнул по одному нарукавники, а когда опустился на колени, чтобы снять первый сапог, буркнул:

— Куда идти-то. Вы мой хозяин, где вы, там и я.

— Болван, — повторил Дойл, садясь на кровать и вытягивая вторую ногу, чтобы мальчишке сподручней было его разувать, — хозяина мог бы нового найти, а так сдохнешь почем зря.

Не дожидаясь никакой реакции на свои слова, Дойл прислонился спиной к изголовью и закрыл глаза.

— Мне с вами и сдохнуть не страшно, — неожиданно сказал мальчишка, — только думается мне, что вы и с патлатой старухой-смертью договоритесь. И за меня слово скажете. А нет — буду вам на том свете служить.

Дойл приоткрыл один глаз и снова сказал:

— Болван. Подай воды и чистой ткани.

— Я сделаю…

— Сам, — Дойл действительно выпрямился, наклонился над тазом и тщательно смыл со щеки кровь, ощупал внушительный — большего размера, чем показалось вначале — рубец, и поморщился, невольно думая, что ему только шрама на роже не хватало, чтобы окончательно и бесповоротно возглавить список главных уродов королевства.

Мальчишка оттащил таз и откуда-то из глубины комнаты сказал:

— Я, милорд, не беспамятный. Помню, что не лорды разряженные, и не Его Величество, а вы услышали мои вопли о справедливости. И вы мою мать с костра сняли.

— Замолкни, — велел Дойл резко, — хватит пустой болтовни.

Он снова откинулся на кровати, положил одну руку под голову и тяжело выдохнул. День только начался (еще до обеда было больше часа), но уже вымотал его очень сильно. Леди Харроу — безумная отважная женщина, из прихоти подвергающая себе смертельной опасности — вставала перед его внутренним взором, стоило опустить веки. И брат в белом шитом золотом камзоле, стоящий среди рукоплещущей и рыдающей от счастья толпы. И почему-то крики той же толпы, проклинающей его самого. Последнее было смешно — когда его заботила любовь черни? Он делал то, что должен был делать — и однозначно не ради того, чтобы грязные тупицы вдруг исполнились к нему любовью, а чтобы сберечь трон Эйриха и сделать Стению еще более великой, чем она была при их отце. Теперь уже, наверное, не получится.

Предаваться тягостным мыслям Дойл позволил себе недолго — меньше получаса, после чего с помощью Джила обмыл лицо, руки и грудь, переоделся и спустился в малый пиршественный зал. Там уже собрались почти все придворные, оставшиеся в столице. Трое из пяти членов сильно прореженного королевского совета, несколько мелких лордов с женами и дочерьми, казначей, неожиданно — Майла Дрог, причем одна, и, разумеется, леди Харроу. Короля еще не было, но, судя по шепоткам, ждали его с минуты на минуту.

Лорды не встретили Дойла ни проклятиями, ни обвинениями — но смотрели так же, как и чернь: зло, с ненавистью. И расступились перед ним быстрее обычного.

— Лорды, доброго дня, — не без удовольствия сообщил Дойл собравшимся, вынуждая их всех кланяться и отвечать на приветствие. Леди Харроу поднялась из низкого реверанса первой и первой же (собственно, единственной) подошла к нему.