Они навещали Наташу по очереди, так, чтобы каждый день кто-то обязательно у нее бывал — она сама, пореже — Наташина подруга Элла Семакова, тоже, бедняга, недавно потерявшая мужа, и верная Шура, не бросившая их в беде. Сегодня был ее день, четверг.

После Наташи, до того как мчаться в садик за Андрюшей, Ревекка Аароновна планировала успеть на другой конец города, в 57-ю больницу, где в отделении лечебной физкультуры приходил в себя после инсульта Миля.

Известия о Володе и Наташе полностью подкосили его. Он только вернулся в Москву после долгой командировки, как все это на него обрушилось.

Ревекка Аароновна поначалу думала, что он вообще никогда уже не оклемается, но сейчас, по прошествии двух месяцев, стало ясно, что дело активно идет на поправку.

На прошлой неделе, когда она заезжала к Миле, он уже вполне самостоятельно передвигался. Медсестра Рита, которая непосредственно занималась им, была преисполнена самых оптимистических надежд.

Ревекка Аароновна задумчиво смотрела в окно.

Рита, славная, совсем молодая женщина, поначалу приняла ее в штыки, а потом, узнав, что они с Милей давным-давно разведены, неожиданно расположилась к ней.

Чего и говорить, от профессионального умения и участия медсестры в сложном процессе выздоровления больного зависит очень много.

Однако в прошлый раз Ревекке Аароновне показалось, что Рита слишком уж самоотверженно ухаживает за ее бывшим супругом.

Наташа Рудерман была подлинно счастлива. За последнее время она сильно прибавила в весе, округлилась. К ней снова вернулось ее обычное жизнерадостное состояние, с той только разницей, что она теперь пребывала в нем постоянно. Все стало ей приятно, все в этом мире доставляло неслыханное удовольствие.

Бессмысленный тюлений рев усатой женщины, еженощно будивший всю палату, заставлял ее восторженно хлопать в ладоши. Появление мужчин или женщин в белых одеждах немедленно вызывало ликующую улыбку на миловидном румяном Наташином лице. Душераздирающие стоны соседки справа, зачастую закрученной в тугие, мокрые, сжимающие тело простыни, веселили ее так, что она серебристо закатывалась в долгом приступе неудержимого смеха.

Наташа не помнила, что с ней было раньше. Ей казалось, что она совсем недавно появилась на свет в этой чудесной большой комнате, созданной так, чтобы ей жилось удобно и радостно.

Она не особенно вдумывалась, кто именно приходит к ней и зачем, важно было, что ей всегда дарили чудесные вкуснейшие вещи, такие как, например, изумительные конфеты «Белочка», которые какая-то славная и даже как будто знакомая тетя принесла ей сегодня.

Пора было идти. Наташа аккуратно завязала тесемки на своем розовом фланелевом халатике и, улыбаясь, вышла в коридор.

Коридор был замечательный, длинный, светлый, со множеством окон, на которых виднелись красиво покрашенные белой краской решетки. В окна при желании можно смотреть на улицу, и некоторые даже так и делали.

Но это было развлечение для глупых или совсем маленьких.

Наташу окна вовсе не интересовали, чего там такого особого можно увидеть, подумаешь. Зато там, куда она направлялась, всегда обнаруживалось что-то новое, хорошее.

Наташа дошла почти до конца коридора и свернула в комнату, оказавшуюся столовой. И тут же, не успев войти, радостно запрыгала, заливчато расхохотавшись.

Ура! Ура! Ура!

Она знала, чувствовала, что сегодня ее ждет какой-то необыкновенный сюрприз. Так и есть, на обед подавали чудную рыбу простипому с ее любимым картофельным пюре и дивный яблочный компот.

Элла Георгиевна Семакова задумчиво вышла из дверей больницы.

Уже начало смеркаться, моросил противный холодный дождик. Элла открыла зонт и зашагала к воротам.

Из головы не выходила Наташа, с идиотской счастливой улыбкой умявшая полкило «Белочки» прямо у нее на глазах.

Больше она ее навещать не будет, хватит. Надежды, что Наташа начнет что-то соображать, почти нет.

А жаль, так хотелось бы поговорить с ней о многом, расспросить поподробнее, рассказать кое-что.

Эллу съедало острое чувство несправедливости. Разве правильно, что эта корова даже не знает, что лишилась сына, или понятия не имеет, что у нее отец чуть не отправился на тот свет!..

Не говоря уж об исчезнувшем с концами муже!

А ей хоть бы хны!

Главное, жрет себе все подряд и улыбается! Довольна небось, что ни о чем думать не надо!..

Элла Семакова всю жизнь, все годы их тесной дружбы остро завидовала Наташе, ее цветущему виду, вечному дурацкому оптимизму, раздражающего всякого нормального человека. Хотя, с другой стороны, что же не радоваться, когда сначала тебя папенька на руках носит, а потом муженек.

Забот-то никаких, знай себе наслаждайся…

Как же было приятно, когда Наташа внезапно поделилась с ней своими страхами. Стало быть, есть в жизни какое-то равновесие, не все коту масленица. Но виду Элла, конечно, не подала, наоборот, всячески посочувствовала подруге.

Когда она посоветовала Наташе обратиться в Академию оккультных наук, Игорь был еще жив, и Элла, конечно, не предполагала в тот момент, что он так ужасно, глупо погибнет.

Но, отправляя подругу к Анжеле, она тем не менее догадывалась, надеялась, что Наташка по дурости своей что-то напортачит. Так оно и вышло, судя по всему. Иначе, с чего б это ей мозгами тронуться.

Обидно, правда, что уже никогда не узнаешь, как там было дело, что именно произошло…

Ну а то, что сама опростоволосится, этого Элла Семакова, конечно, предположить не могла. На это она никак не рассчитывала. Думала просто пугануть супруга как следует, чтобы неповадно было.

Нехорошо получилось, перебор.

Но, с другой стороны, может, все и к лучшему. Разбитую чашку все равно бесследно не склеить.

По большому счету не такой уж он был подарок, ее Игорь…

До чего же, однако, все странно и бестолково вышло.

Элла вспомнила, как ее первый неудачный муж Веня Сулейкин в период ухаживания читал ей стихи какого-то древнего японского поэта, Басе, кажется.

Он их называл хокку.

Одну такую хокку она даже запомнила:

В плаче цикады

Распознать невозможно,

Когда ей пора умирать.

Действительно, поди знай, непредсказуемо это, распознать невозможно.

Но мы еще поживем.

Элла приободрилась.

Черт с ней, с Наташкой, она уже в собственном раю пребывает, там и останется. Пора подумать о себе. В конце концов, ей всего-то пошел пятый десяток, она еще толком и не жила.