— Да… — пробормотал Себастиани. — Вы что же, маркиз, предполагаете, что нам решили подменить императора?

— Я знаю, господа, что разные стечения обстоятельств могут вызвать самые серьезные последствия. Позаботьтесь, чтобы завтра утром маркитанта Палабретти доставили сюда.

— Так или иначе, но у нас есть человек, которого можно выдавать за вождя нации. Какая вам разница, кто будет ходить в сером рединготе, с мрачным лицом?

— Значит, править армией и Францией придется нам?

— Да, и при этом делать все, чтобы никто об этом не узнал. Вы уверены, Себастиани, что гвардейцы, которые нашли его, не проболтаются?

— Мы с доктором уже позаботились об этом… — мрачно кивнул Себастиани. Лейб-медик, вздрогнув, тоже наклонил голову.

— Каждый из двадцати выпил по кружке вина, найденного в подвалах Кремля, — пробормотал Себастиани. — Доктор всыпал в бочку столько отравы, что хватило бы и на целую роту…

— Я пошел мыться, — сказал Себастиани после минуты общего подавленного молчания, — прошу простить меня, господа.

— Доктор, — сказал Лористон в тоне мягкого приказа, — будьте добры не оставлять императора без присмотра.

— Разумеется, господин маркиз, я буду рядом. Вы знаете, только сейчас я подумал, что есть один признак, по которому можно, пожалуй, поверить в подлинность императора. Он был простужен, недомогал еще со времен битвы у Можайска. Так вот, господа, человек, которого вытащили из шахты, тоже простужен.

— Это аргумент, — согласился Лористон, — хотя совпадения бывают и более убедительные. Я вас не задерживаю, месье.

Доктор поклонился и вышел.

— Тихий убийца, — прошептал де Сегюр так, что его никто не услышал.

— Александр, — переходя на конфиденциальный тон, произнес Коленкур, обращаясь к Лористону, — вы хорошо знаете, во всяком случае, лучше всех нас, что представляет собой император. Вы знаете его с детства, вы много лет были его адъютантом…

— Я понимаю вас, Арман. Я сделаю все, что от меня зависит.

— И еще. Мы много раз противодействовали друг другу в русском вопросе. После того, что случилось, я думаю, что скорый мир должен рассматриваться как подарок судьбы…

— Несомненно, мой друг. Думаю, что в ближайшее время сир распорядится о начале переговоров. Я возьму их на себя.

— Я рад нашему взаимопониманию.

Марфа утерла с лица Надежды Муравьевой пот, выступивший во время мучительной операции. Свинцовый катышек неправильной формы валялся на столе, а Надеждино бедро, перевязанное чистыми тряпицами, под которые Марфа подложила одну из своих мазей, понемногу ощущало, как притупляется боль.

— Ты уж, милая сударыня, извини, что одежу твою попортила, — сказала ведунья, — придется, вишь ты, пока что по-простому одеться, господского-то нет у меня.

— Спасибо и на том, — пробормотала Надежда, отходя от боли, — рожала — так не мучилась…

— А чего ж не кричала-то? Надо кричать, с криком-то легче оно…

— Стыдно. Я — офицер.

— Баба ты. Извиняй, конечно, я уж старая да грубая, по благородному-то не умею… Так вот, простую да глупую бабу послушай: женщине за мужиками гнаться не след. Чего ихнее, то ихнее, а что наше — то наше. Дите, говоришь, в Москву увезли? Кто?

— Цыганка одна, Настя. Дедушка Клещ ее нашел, но она от него сбежала. У нее сила какая-то есть, странная, потусторонняя, быть может. С ее помощью она завораживает. Ведь сама отдала ребенка ей в руки! Господи, бедный мой мальчик!

Надежда зарыдала… Марфа посмотрела на нее удовлетворенно и сказала:

— Вот теперь-то совсем иное, прости господи! Поплачь, поплачь, дурь-то выйдет. Как младенец крещен?

— Евгением…

— Господское имя, известное дело. А сколь ему от роду?

— В феврале год будет, — всхлипнула Надежда.

— Тебе, матушка, надобно было не встревать в Клещевы плутни, а ко мне сразу идти, — степенно сказала Марфа. Ну да ладно, попробуем ужо…

— Что «попробуем»? — не поняла Надежда.

— Дите твое поискать. Я ведь не Клещ, мне, чтоб человека в Москве углядеть да сюда привести, бегать не надо…

— Как же это? — удивленно прошептала Муравьева.

— Да так уж… Ведаю — и все.

— Господи, — Надежда перекрестилась, — да ты не ведьма ли, Марфушка?

— Ведьма — зла, ведьма сглаз, порчу напускает, ссорит… У ведьмы — черная сила. А я ведунья, у меня сила белая, добрая. Вот Настя, что дите стащила, — та ведьма.

— И ты не боишься ее?

— Ты-то на войне воевать боялась?

— Когда как…

— Вот и я так же. Вы там пуляете друг в дружку, кому повезло, так попал, а кому не повезло, так убили. Вот так и у нас.

Марфа полезла в один из сундуков, достала мешочек, от которого потянуло душистым травяным запахом. Развязав бечевку, стягивающую горловину мешочка, она взяла деревянную ложку и, зачерпнув из мешка серого порошка, похожего на сенную труху, высыпала в большую медную ступку. Затем завязала мешочек, положила на место, достала другой. В этом был белый, мелкий, как пыль, порошок, и его Марфа тоже высыпала в ступку, но уже не одну ложку, а три. Третий порошок, черный, Марфа добыла из крынки, стоявшей на полке. Крепко перемешав в ступке порошки, ведунья достала из маленького горшочка несколько комков красноватого, дурно пахнущего вещества и, взвесив их на ладони, отправила в ступку. Потом несколько минут она растирала комки и смешивала с прежними порошками.

Изготовив смесь, Марфа взяла небольшой чугунок, наплескала в него три ковша воды из деревянного ведра и ухватом запихнула в печь.

— Ну, как закипит вода, готовься, — сказала Марфа. — Без тебя-то мне не найти ни Настю, ни его, Евгения твоего родного. Старайся припомнить, какова она была, да и сына припомни, чтоб в голове держался. Обличье все, поняла?

Надежда зажмурилась, припоминая. Марфа, не торопясь, вынула из шкапчика бутыль с синим раствором, похожим на медный купорос, и налила в глиняную миску. Туда же, в миску, она высыпала смесь из четырех веществ, находившуюся в ступке. В миске образовалась странная буроватая кашица, которую Марфа перемешала палочкой и превратила в тягучую, киселеподобную массу. Тут закипела вода в чугунке, Марфа ловко выхватила его из печи и поставила перед лавкой, на которой сидела девица Муравьева.

Ковшиком зачерпнув кипятку, Марфа смыла «кисель» из миски в чугунок. Тут же в чугунке заклокотало, и из него повалил густой желтоватый пар с дурманяще-сладким запахом.

Надежда ощутила, как Марфа садится на табурет, прямо напротив нее, и берется левой рукой за правую руку Надежды, а правой — за левую. Получилось кольцо, посередине которого струился пар из горшка. Этот пар быстро проникал в легкие, растворялся в крови и нес по всему телу какое-то необыкновенное, неведомое Надежде состояние.