– Ты знаешь, что я больше в него не верю, – прошептал Гром в ответ.

– Знаю. Но шестеренку до сих пор не снял.

Левая рука стаббера сама собой потянулась к груди, нырнула под кольчугу и коснулась шершавыми пальцами зубчатого колесика, что болталось на капроновом шнурке.

– Это… немного другое.

– И что же? – надув губы, спросила Бо.

«Нашла время истерики катать! Ох уж мне эти женщины…»

– Напоминание. Но не о Великом Механике, а о том, откуда я родом.

Гром ожидал, что она взорвется, что скажет много не самых ласковых слов насчет их «дома», где требовалось лишь слепое поклонение и нездоровый цинизм. Люди в том обществе считались расходным материалом – до того, что вместо имен им присваивали порядковые номера, причем, дабы не плодить лишних чисел, новоиспеченные рабы наследовали имена умерших.

Собственно, так Бо и стала Шестьдесят.

«Шестьдесят…» – думал Гром, глядя на ее перепачканное лицо.

Даже грязь и шрамы, полученные в ходе тяжелых работ, не могли скрыть красоту, которой обладала эта девушка. Ей было двадцать девять лет, что, само по себе, считалось весьма почтенным возрастом для рабыни: немногие доживали до тридцати, а эта чаровница умудрилась в столь неказистых условиях еще и привлекательной остаться. Гром любовался Бо, восхищался ей и готов был весь мир отправить в тартарары, если от этого будет зависеть жизнь его возлюбленной.

Он ожидал, что Бо без стеснения назовет Зону трех заводов адом на Земле, но она не стала. Вместо этого ее пальцы, привычно-холодные, нащупали его мозолистую руку и сжали грубую кисть. Затем девушка посмотрела на него с неловкой полуулыбкой, которая совсем не вязалась с ее прежней едкостью, и тепло сказала:

– У нас будет новый дом, любимый. Где будем только мы трое. Я верю, что это возможно.

И он тоже не сдержался – улыбнулся и кивнул. Раз Бо в это верит, то так оно и будет. По крайней мере, Гром приложит все усилия, чтобы их мечта стала реальностью.

«Трое…»

Он снова и снова прокручивал это слово в голове. Конечно, до сих пор верилось с трудом, но факт от этого не переставал быть фактом: Бо ждала ребенка. И в том, что отец – именно Гром, тоже сомнений не было. С того дня, как они познакомились, прошло больше года, и все это время стаббер неустанно следил за рабыней, используя любую возможность, чтобы провести время с ней. Об их связи знали, но смотрели на нее сквозь пальцы: мол, понятно же, что все это – забавы ради, страсть в голову бьет, наиграется и забудет. Но другие просто не понимали, что с самого первого дня их связывал не азарт и не похоть, а куда более крепкое чувство.

Любовь. Казалось, ей не по силам проклюнуться на неблагодатной радиоактивной почве, но она все же нашла путь наружу и расцвела ярче, чем можно было представить в самых дерзких мечтах.

И беременность Бо стала венцом этой любви. Гром отлично помнил свою реакцию: радость, которая рвалась наружу с блеском глаз и глупой полуулыбкой, гордость за себя и возлюбленную. Он был на седьмом небе от счастья. Сначала Бо любезно подарила ему веру в истинного Бога, и вот теперь сделала соучастником рождения новой жизни… Гром чувствовал себя если не небожителем, то, как минимум, посланцем свыше, призванным свершить некий великий подвиг…

Однако, немного успокоившись, он испытал и страх – вполне уместный. Одно дело – забавляться с рабыней, это ни к чему не обязывает и считается если не нормой, то незначительным отклонением от правил (безусловно, если сама рабыня не против связи). И совсем другое – заводить совместного ребенка с «номерной». Две ночи Гром просто не мог уснуть из-за обилия разных мыслей; он ломал голову, пытаясь найти лучшее решение из возможных… и вскоре понял, что единственный шанс остаться с любимой и их ребенком – это сбежать из Зоны трех заводов.

Куда?

В Кремль.

– Но зачем мы им? – недоуменно нахмурилась Бо, когда стаббер во время очередного рандеву поведал ей о своем плане.

– Мы дадим им оружие и знания, которых у них нет. Плюс мой опыт разведчика. У них ведь дружина этим и занимается!

Она, подумав, кивнула, соглашаясь с ним. Впрочем, был ли у нее выбор? Она хотела провести с ним остаток дней, но здесь им не позволили бы наслаждаться друг другом. Им не готовы были даже подарить право вместе растить ребенка; честно говоря, они и близко не представляли, что их ждет, если они пойдут по пассивному пути.

«Заставят бросить ее и даже дорогу в трущобы позабыть? – гадал Гром, лежа на тощем тюфяке и глядя в грязный потолок барака. – Чтоб я до конца дней ходил и мучился от мысли, как они там, живы ли, и ничего не мог поделать?»

Он перевернулся на бок и уставился в не менее грязную стену, через которую тянулась паутина трещин.

«А если и вовсе велят убить, чтобы скрыть любые следы нашей связи?..»

От этой мысли внутри все похолодело. Гадание, способны ли старшие офицеры отдать подобный приказ, закончилось ничем. Масса доводов за и против, а в итоге остается лишь тревога и одна-единственная мысль: «Оставаться здесь нельзя».

И вот они – среди развалин, уже в Москве. Тут не намазано медом, дорога не усыпана лепестками роз и проклятые мутанты не торопятся расступаться перед двумя «голубками».

– Любить в нынешнем мире трудно, – продолжая сжимать его руку, сказала Бо. – Но мы уже много пережили. И мы обязательно доберемся до Кремля. Непременно.

Стаббер кивнул. Он тоже не допускал мысли, что их может ждать провал. Воображение рисовало картины их совместного грядущего – Гром возвращается в крепость после очередного рейда, Бо и малышка (почему-то он уверен был, что у них будет именно дочь) встречают его у стен покосившейся, но родной избы.

Подлинная идиллия, которая с каждой секундой казалась все более реальной.

Сколопендры прошли мимо.

«Пронесло».

– Теперь смотри, – мягко сказал Гром. – Я наружу. Раньше, чем дам отмашку, не высовывайся.

Она кивнула, и стаббер, осторожно высвободив свою руку из ее изящной кисти, на четвереньках устремился к выходу из развалин.

«Интересно, меня ищут только в районе Зоны трех заводов? – думал Гром по дороге. – Или в Москву тоже стабберов направили?»

По сути, он ничего не крал, кроме штатного оружия – двух пистолетов, обойму одного из которых уже умудрился потратить на нескольких обезумевших от голода крысособак, которые стянулись к их костру прошлой ночью. Кроме того, он прихватил дорожный плащ и кольчугу. Но хуже всего было то, что Гром сам по себе представлял немалую ценность – такую, что оставлять его в живых по случаю дезертирства, скорей всего, не стали бы. Другое дело, что высылать за одним-единственным беглецом целый карательный отряд Директор решился бы вряд ли.

«Можно ли считать, что от своих мы спаслись и беспокоиться стоит только о мутантах?»