В парижском особняке я запретила прислуге заходить в мои комнаты. Ночами я крадучись брожу по нижним этажам, не желая никого видеть. Подносы с едой и письмами мне оставляют за дверью. Иногда я слышу, как служанка перешептывается с горничной. Представляю, какие небылицы они выдумывают про меня. Ну и пусть.

За это время мистер Уэзеролл написал мне несколько писем. Среди прочего его интересовало, навещала ли я Арно в Бастилии (Арно находится там по подозрению в убийстве моего отца) и предпринимаю ли я какие-либо шаги для вызволения молодого человека из тюрьмы.

Надо бы ответить мистеру Уэзероллу, написать ему, что никаких шагов я не предприняла. Вскоре после убийства отца я вернулась в наш версальский замок, прошла в кабинет и обнаружила письмо, подсунутое под дверь, в котором говорилось следующее:

Я написала Арно, заявив, что это он несет ответственность за убийство моего отца. В том же письме я написала, что более не желаю его видеть. Написала, но письмо не отправила.

Мои чувства к нему напоминали гноящуюся рану. Вместо друга детства и возлюбленного, каким он был для меня в минуты нашей последней встречи, я видела злоумышленника. «Бедного сиротку», втершегося к отцу в доверие, завоевавшего его любовь, чтобы в тот майский вечер стать соучастником убийства.

Арно сейчас в Бастилии. Прекрасно. Надеюсь, он там заживо гниет.

С потерей ноги мистеру Уэзероллу стало тяжело перемещаться на большие расстояния. К тому же место, где стояла хижина Жака, находилось за пределами угодий Королевского дома. Ученицам запрещалось гулять в тех местах. По сути, это был участок леса, за которым особо не следили. Для человека на костылях это представляло дополнительные трудности.

И тем не менее, когда я приезжала, мистер Уэзеролл охотно соглашался прогуляться со мной. Возможно, нам обоим доставляло удовольствие вдруг заметить среди деревьев оленей, внимательно и пугливо наблюдающих за нами. А может, полянка, пятнистая от солнца, и ствол поваленного дерева были не только местом отдыха, но и напоминанием о годах наших упражнений.

Сегодня утром мы отправились на ту полянку. Достигнув ствола, мистер Уэзеролл благодарно вздохнул и сел, освободив здоровую ногу от непомерного груза. Неудивительно, что меня захлестнула волна тоски по прежним временам, когда мои дни заполняли уроки фехтования и игры с Арно. Дни, когда мама была жива.

Я скучала и по ней, и по отцу. Ужасно скучала.

– Значит, Арно должен был доставить письмо? – помолчав, спросил мистер Уэзеролл.

– Нет, он должен был вручить письмо отцу. Оливье видел его с письмом в руках.

– Выходит, должен был вручить, но не вручил. Что ты думаешь по этому поводу?

– Я думаю, что меня предали, – недрогнувшим голосом ответила я.

– Считаешь, это письмо могло спасти твоего отца?

– Возможно.

– И потому ты молчала о таком «пустяшном» деле, как нынешнее пребывание твоего дружка в Бастилии?

Я молчала. Мне было нечего сказать. Мистер Уэзеролл подставил лицо солнечному лучу, пробившемуся сквозь листву, и закрыл глаза. Свет играл на его бакенбардах и морщинистых веках. Он жадно впитывал этот день и почти блаженно улыбался. Затем, кивком поблагодарив за эти минуты тишины, мистер Уэзеролл протянул руку, сказав:

– Позволь мне еще раз взглянуть на послание.

Я полезла в камзол за письмом.

– Как по-вашему, кто этот Л.?

Мистер Уэзеролл перечитал письмо и вернул мне.

– Вы не ответили, – напомнила ему я.

– Единственный, кто мне приходит на ум, – это наш друг месье Кретьен Лафреньер.

– Но же во́рон.

– Может, пора отказаться от теории, что во́роны плели заговор против твоих родителей?

Я задумалась о его словах.

– Пока я склоняюсь к мнению, что кто-то из них действительно плел заговор против родителей.

Мистер Уэзеролл усмехнулся и почесал бороду:

– Верно. В письме упоминается «некто». Однако, насколько мы знаем, еще никто не заявил о своих притязаниях на титул великого магистра.

– Пока, – тихо добавила я.

– В этом-то и вся соль, Элиза. Великим магистром теперь являешься ты.

– Они это знают.

– Знают ли? Меня ты еще можешь одурачить. Но не их. Ответь, сколько встреч у тебя было с твоими советниками?

– Мне позволительно горевать по убитому отцу? – сощурившись, спросила я.

– Никто не отнимает у тебя права предаваться скорби. Но прошло уже два месяца. Два месяца, Элиза, а ты даже не прикоснулась к тамплиерским делам. Палец о палец не ударила. Орден знает: номинально великим магистром являешься ты. Однако твои действия никак не убеждают собратьев, что руководство орденом находится в надежных руках. Случись бунт, появись другой рыцарь, который дерзнет провозгласить себя великим магистром, он не встретит особого сопротивления.

Я молчала.

– Одно дело – оплакивать отца. Но это не освобождает тебя от обязанности продолжать его дело. Ты последняя в роду Де Ла Серр. И ты же первая женщина, ставшая великим магистром французской ветви ордена. Тебе нужно выйти к собратьям и показать, что ты достойная дочь своих родителей, а не слоняться по особняку, предаваясь хандре.

– Но моего отца убили. Какой пример я подам остальным, если оставлю его убийство неотомщенным?

Мистер Уэзеролл коротко рассмеялся:

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве не этим ты сейчас занимаешься? Предпочтительное направление действий: ты берешь бразды правления орденом в свои руки и помогаешь ордену пройти через грядущие тяжелые времена. Второе предпочтительное направление действий: ты немного показываешь характер, присущий семье Де Ла Серр, и сообщаешь, что идешь по следу убийцы твоего отца. Возможно, таким образом проявится этот «некто». Никудышное направление действий: сидеть, не отрывая задницу от стула, и стенать по умершим родителям.

Я кивнула:

– И что мне делать?

– Прежде всего, встретиться с Лафреньером. О письме не упоминать. Просто скажешь, что горишь желанием приступить к обязанностям великого магистра. Если он верен вашей семье, то раскроет свои карты. Во всяком случае, надежда на это остается. И вот еще что: я намерен найти тебе помощника. Человека, которому мы сможем доверять. Далее, тебе стоит подумать насчет визита в тюрьму к Арно. Помни: парень не убивал твоего отца. Франсуа убил тот… кто его убил.