Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет-нет, мы справимся. Да я и не смогла бы взять у тебя деньги, это невозможно!
Собственные слова отрезвили ее точно ушат ледяной воды. Вздрогнув, она разжала пальцы и сомкнула руки на коленях.
— Да, пожалуй, невозможно, — печально повторил он.
Наступила долгая тишина. И вдруг он воскликнул:
— Я должен был жениться на тебе! Анна, ты бы вышла за меня замуж?
— Ты же знаешь, что — да. Тогда я ни о чем другом и не мечтала. Но что толку теперь об этом говорить?
Вниз по течению резво проплыла лодка. На свежую весеннюю зелень Палисадов пала тень от тучи. Анна видела все сквозь пелену слез. Вся жизнь могла сложиться иначе! Как странно: единожды выбрав путь, ты следуешь ему и становишься такой, а не иной. Но будь твой выбор иным… То же тело, но другая жизнь — и, следовательно, другая женщина! Ей-то казалось, что она давно забыла, почти забыла, про ту, другую, которой могла стать. Один Бог знает, как она старалась о ней забыть.
Она повернулась к нему в яростном отчаянии:
— Почему ты на мне не женился? Почему? Видишь, я отбросила гордость, самолюбие, они иссякли во мне. И я спрашиваю: почему ты на мне не женился?
Пол глядел прямо, глаза в глаза и в то же время мимо, в прошлое.
— Я был слишком юн. Мальчик, а не мужчина, — сказал он наконец. — А ты была уже женщиной, личностью. Мне недостало смелости обмануть ожидания родителей и выбрать ту, которую я любил. — Голос его охрип. — Ты можешь понять и не презирать меня за это? Можешь?
В сердце у Анны что-то дрогнуло, запело, расцвело: запоздалое счастье и всегдашнее желание оберечь, защитить, оправдать.
— Мне было тогда так больно, так обидно. Хотелось только умереть. После я разозлилась. Но презирать тебя? Это невозможно. Никогда.
И она подумала: может, сказать ему? Взять и сказать, прямо сейчас. Разве не вправе он знать, что у него растет дочь? Разве не обязана я признаться во всем без утайки?
Пол вдруг промолвил:
— Знаешь, я не все тебе сказал. Есть еще одно, важное…
— Что же?
— Помнишь, мы встретились несколько лет назад на Пятой авеню? Я все вспоминаю, как ты стояла тогда, положив руку на плечо девочки… Не знаю, почему мне так запало это в душу, но — запало. И меня преследуют ее лицо, ее глаза. Может, я, конечно, сошел с ума, но я… мне было откровение… что это мой ребенок. Моя дочь. У меня это из головы не выходит.
Он все понял сам. И Анну это не удивило. Редкий, проницательный ум, всевидящий, всепроникающий взгляд — разве от такого человека что-нибудь скроешь? Нет, Анна ничуть не удивилась. Она открыла было рот, но не успела ответить. Пол спросил в упор:
— Так это правда?
— Да.
— Я не ошарашен. Не потрясен. Такое чувство, что я знал это всегда. — Он закурил, неторопливо и сдержанно, но руки его дрожали. — А Джозеф? — спросил он, помолчав.
Анна покачала головой:
— Знаю только я.
Наступила долгая, долгая тишина. В ноздри ей ударил терпкий табачный дым. Пол сидел с закрытыми глазами, не шевелясь. Прошло немало времени. Наконец он открыл глаза и сказал:
— Как же тяжко тебе пришлось!
— Я чувствовала себя такой виноватой, думала, что недостойна жить, — тихо ответила она. — Но потом, слава Богу, обрела силы. Люди могут выдержать куда больше, чем им кажется.
— На твою долю выпало слишком много! Смерть родителей, бедность, чужбина, а потом еще и это! Почему ты не сказала мне, Анна?
Она взглянула на него с упреком.
— Хорошо, понял, это был нелепый вопрос. Но сейчас ты позволишь мне сделать для нее хоть что-то? Я мог бы открыть на ее имя банковский счет, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась.
— Нет, нет! Это невозможно! Ты же знаешь! Самое лучшее, что ты можешь для нее сделать, — ничем, никак не вмешиваться в ее жизнь. Неужели ты сам не понимаешь?
Пол вздохнул:
— Расскажи, какая она.
Анна задумалась. Как в немногих словах описать мою девочку — сложную, замкнутую, ранимую?
— Айрис очень умна, наблюдательна. Хорошо знает музыку, книги. В ней есть твоя чуткость к искусству.
Он едва заметно улыбнулся:
— Продолжай.
Ей вдруг стало легче говорить. После первых натужных фраз, слова полились свободно: мать рассказывала о своем ребенке. И у нее был жадный и благодарный слушатель. Анна рассказала, как Айрис ест, как учится, как не по возрасту остроумно рассуждает. Она вспоминала щедро, чтобы у Пола составился живой образ девочки, чтобы Айрис стала для него ближе и реальней.
— Она тебя, должно быть, очень любит? Надеюсь, что так. Не каждому ребенку достается такая мать!
— Больших проблем у меня с ней нет. Но все-таки она больше привязана к Джозефу. А он в ней души не чает. Впрочем, так чаще всего и бывает между отцом и дочерью, — закончила Анна и тут же устыдилась собственной бестактности.
Но Пол лишь печально кивнул:
— Верно, верно…
— Пол, но мне с ней нелегко! — вдруг вырвалось у Анны. — И дело не в ней, а во мне. Я люблю ее не меньше, чем Мори, но совсем иначе. Мне с ней трудно… — Анна запнулась, не умея объяснить.
— Конечно. Это так понятно.
— Я все время стараюсь представить, что она рождена… как все. — Она хотела сказать «от Джозефа», но сдержалась. — И у меня почти всегда получается. Я загнала все, что с тобой связано, далеко-далеко, в закоулки памяти, ты остался в прошлом. Но теперь прошлое вернулось, и, взглянув на Айрис, я не смогу… — Голос ее прервался.
Пол взял ее за руку и стал нежно поглаживать.
— Бедная Айрис, — совладав с собой, сказала Анна. — Она ведь, наверное, тоже что-то чувствует. Наверняка чувствует!
Они помолчали, зная, что думают об одном и том же.
Наконец он произнес:
— Я поступил несправедливо: не спросил ничего о Мори.
— Спасибо, ты очень добр. На самом-то деле он не может тебя интересовать.
— Ты не права. Он — твой сын, часть тебя. Расскажи о нем.
— Мори — сын моей мечты. Любые родители мечтают о таком мальчике. Его все любят, он… — Анна умолкла. — Пол, я не могу. Слишком много всего случилось сегодня. Нет сил…
— Да, дорогая, знаю. Я и сам полон до краев.
Он бережно стянул перчатку с ее руки и поцеловал ладонь, каждый палец, тонкое запястье с трепещущей нитью пульса.
Постепенно их объяли звуки окружающей жизни. Матери подзывали ребятишек, собирали раскиданные игрушки. День клонился к вечеру.
Пол отпустил ее руку и внезапно встал. Сделал несколько шагов прочь от нее, к реке. Такой одинокий здесь, среди голубей и детей, играющих в «классы». Высокий, сильный мужчина, которому доступно и подвластно все, он тем не менее уязвлен и неприкаян — из-за нее. Вдали или вблизи, но их связь нерасторжима — до самой смерти, до смерти Айрис, до смерти ее еще не рожденных детей…