брызги заставляет нас образумиться.

Я пытаюсь взглянуть на покушение иначе:

– Скажи честно, ты не посылала убийцу?

– Нет! Как тебе еще доказать?

Злата убирает осколки. Я прислушиваюсь к своему состоянию. Головная боль проходит, нос не кровоточит. Злата не врет. Или мне помогла таблетка?

Проводница садится поодаль от меня. Смотрит искоса:

– Ты нервный. Может, в городе кому-то дорогу перешел?

– Ну, было.

– Так почему я?

– Ты же призналась.

– В том, что проклинаю насильника. А ты на что рассчитывал?

Теперь мне становится стыдно по-настоящему.

– Прости, Злата. Сам не знаю, что тогда нашло.

– Ишь ты! Контузия тебе на пользу. Человеком стал.

– А тогда?

– Животным!

Она замечает оторванную бретель фартука, пытается скрепить ее булавкой и сокрушается:

– Шить в поездке нельзя – плохая примета.

– Разбитый стакан – на счастье.

– Ага! Хочешь, с тобой поделюсь?

Я опускаю взгляд, смотрю на свои ноги. Вновь накатывает возмущение:

– С киллером, не по адресу. А за что мою мать? Ампутацией напугала, миллион на протез взяла.

– Я бежала от Руслана Краско. Нужны были деньги, а в тайнике пусто.

– Но не таким же способом. Моя мать могла остаться без квартиры!

– Я думала, все накопления у тебя. Расплатишься.

– Думала она.

– И ты подумай, чей ребенок?

Я ошарашен. Перед глазами строчка из рассказа Чеха с вариантами: Шмель, Кит и святой дух. Смотрю на ее живот и тихо спрашиваю:

– Чей?

– Мой!

После громкого возгласа мне в глаза Злата отворачивается. Ее плечи вздрагивают, она плачет и причитает:

– Как рожу, продам мальчика бездетным. За миллион. И верну тебе деньги.

Из всех слов я слышу одно, и абстрактная картинка материализуется в конкретное:

– Мальчика?

– Недавно сделала УЗИ.

– И там видно?

– Показать?

Я смущаюсь. Злата вытирает слезу и показывает в телефоне. Я плохо понимаю, где что. То ли из-за качества снимка, или из-за влаги в глазах.

– Когда срок?

– В Новый год. Пока работаю сколько смогу.

– Новый год, – шепчут мои губы.

Отчего-то вспоминается, что в Новый год принято загадывать желание. Что я загадывал на этот год? Не помню. Уж точно не про войну, не про геройство и не про потерю друзей. И вряд ли про ребенка. Возможно, я мечтал о Злате. Даже это не сбылось. Нельзя же считать мечтой насилие на грязном полу.

Зато я точно знаю, что загадаю в наступающий Новый год. И не только я, таких желаний будут миллионы. Сбудутся ли?

Постепенно доходит смысл других слов Златы. Волосы дыбом:

– Ты продашь сына?

Злата заламывает руки:

– Не знаю. Я ничего не знаю!

– Это не только твой сын, а сын Шмеля, – убеждаю я. – У вас же с ним по любви. Сын его! Назови пацана Денисом. Вспомни, какой он был. Всюду первый, всегда смелый. Денис герой! Он останется не только в нашей памяти, но и…

Моя рука невольно поднимается к животу. Злата закрывает лицо салфеткой.

Я не знаю, как еще ее отговорить и бормочу:

– Забудь про долг. Мне не нужны деньги. Я буду помогать, только не делай этого, не отдавай…

Дверь в служебное купе открывается, пассажиры просят чай. Злата вытирает лицо, поправляет скрепленную булавкой лямку фартука, достает дрожащие в подстаканниках стаканы и принимается за обычную работу.

Я сижу в ее купе, уперев голову в ладони, и смотрю в темноту под веками. Что теперь? «Не знаю», – сказала Злата. Я тоже ничего не знаю.

На вокзале Симферополя Злата старается улыбаться пассажирам, те благодарят и уходят под дружный перестук чемоданных колесиков. Мы остаемся вдвоем у вагона. Спасительного окна с меняющейся картинкой нет, мы смотрим под ноги. Так проще, чем глаза в глаза.

– Моим не говори про это, – просит Злата, оглаживая живот.

Я вынимаю из ее кармана телефон и набираю свой номер. Следует звонок, ее номер высвечивается у меня на дисплее. Я обновляю старый контакт Златы Солнцевой.

– Не скажу. Если будешь отвечать мне.

– Прости, что я так с твоей мамой.

– Прости, что я так с тобой.

Я хочу обнять Злату, но не решаюсь. Томительная пауза. Злата отворачивается, я незаметно фотографирую ее. В профиль живот под тугой формой очень заметен.

Перрон пустеет, проводница демонстрирует озабоченность:

– В вагоне надо прибраться. И полежать, если получится. Ноги затекают. Скоро обратный рейс.

Злата возвращается в вагон.

Я дожидаюсь, пока раздвинутся шторки в служебном купе, киваю печальным глазам, которые когда-то манили озорством, и ухожу. Мне надо крепко подумать. Одному. С больной головой это сложно. А рядом с беременной женщиной, вынашивающей сына погибшего друга – невозможно. А может и не его ребенка, а… Я же говорю – голова кругом!

Одно ясно – Злата не посылала ко мне киллера. Тогда кто? Нашим местным дельцам, Лупику или Рацкому, такие сложности не по зубам. Они юлят и приспосабливаются, а когда получают отпор сильного, отыгрываются на слабых.

Бывший зэк Пуля приехал из Ростова-на-Дону. Там сейчас находится Руслан Краско. Киллер появился после моего звонка сослуживцу. Русик услышал мой голос и узнал, что я выжил. С тех пор контактов со мной избегал. Если Русик предатель, то свидетель ему не нужен. Лучше устранить, чем опасаться разоблачения. Тем более, деньги для этого имеются.

Кстати, о деньгах. Теперь я знаю, что Русик приезжал в Дальск. Однако про наш тайник в ретро-паровозе он не знал. Или ему Шмель проболтался? Перед гибелью Шмель больше общался с Русиком, чем со старыми друзьями. Любил подсчитывать заработанные деньги. Получается, что Русик мог узнать про общие накопления и опустошить тайник.

Предательство Русика, кража из тайника – пока лишь мои догадки. Ответы я могу получить только при личной встрече. Обратный рейс «Таврии» проходит через Ростов-на-Дону, но я выбираю другой поезд. Женщин нужно оберегать от мужских разборок. Я по-прежнему цель для предателя. Один раз у киллера не получилось, но это не значит, что не будет других попыток.

43

Из поезда по пути в Ростов-на-Дону я звоню Алене в Луганск. Успеваю сказать:

– Здравствуй, Алена.

И слышу в трубке грозный окрик:

– Глаза разуй! Чуть в стекло не врезалась. Тут сто квадратов!

Я понимаю, завцехом Алена Анатольевна командует на работе.

Она оправдывается:

– Привет, Контуженый. Девчонка первый день на электропогрузчике. А с новичками всегда так, задний ход до характерного хруста.

Алена отходит туда, где тише, и говорит спокойнее:

– Замоталась. Работа мужская, а коллектив женский. Ты встретился с Русланом Краско? Договорился? Нам мужики нужны.

Мне не дает покоя намеренье Русика расследовать смерть отца. Если у трупа нашли клофелин, то угроза для