Замотав простыней мускулистые бедра, Артем принес ноутбук.

– Видеорегистратор машины хранит тридцать часов записи. Потом файлы удаляются. После первого сентября я их сбэкапил, просмотрел день нашей встречи и предыдущий, более ранних нет. Смотри. Ты пытаешься сделать шаг, но тебя заслоняет грузовой паромобиль. Я проезжаю справа от него. Второй день. Твоих глаз не видно, но голова повернута ко мне. Светофор, все стоят, ты тоже, хотя у тебя должен быть зеленый. На желтый вдруг быстро идешь через улицу. Скрываешься от меня за бусом. Я ухожу в свободный правый ряд, там ты внезапно замедляешься и подставляешь низ спины под крыло. Вопрос: сколько дней ты меня караулила?

Вероника села и выпрямилась.

– Кто вы, офицер?

– Продолжай.

– Я влюбилась как дурочка в простого и честного мужчину, подходящего к возрасту зрелости и разыскивающего свое место в жизни. Он был не в состоянии не только осмыслить, но и произнести то, что вы сказали. Или это морок Артема Уланова?

– Нет. По крайней мере, отец признал меня за сына, вручая твою записку.

Она поднялась с кровати и начала быстро одеваться.

– Пришлось поумнеть в форсированном темпе.

– Как же?

– По-разному. Много книжек прочел.

– Каких?

– Ремарка, Фолкнера, Фитцджеральда. Последний роман вообще почти про нас, правда, лишь по названию. The Spy Who Loved Me Флеминга.

– Шпион, который меня любил?

– Да, название можно так перевести.

– Ты читал по-английски?!

– И предыдущих тоже на оригинальном. Ремарка сложнее.

Вероника застегнула последнюю пуговицу на блузке и села на край кровати.

– Все-таки, кто же ты?

– Уж точно не шпион. Солдат, убийца – да. Но я не добываю в Америке информацию для Руси и никого не вербую через автоаварию.

«Хорошо хоть не сказал – через постель. Вежлив, как швейцар в Национале».

– Ты считаешь, что я близка с тобой только из-за службы.

– Вначале – да, когда попой сбила мне правое зеркало. На «Скорпах» оставалась искренней хотя бы наполовину. И мне с тобой было по-настоящему хорошо.

– Правда?

– Поэтому предложение очень простое. Встречаемся, но ни слова о работе, если я тебе интересен как мужчина.

– Будешь целовать меня, не доверяя ни на йоту?

– Где-то в глубине души я тебе верю. Ты – хороший человек. Но мы в разных лагерях, хоть ты и подданная князя. Иди ко мне.

Вероника встала, полная противоречивых чувств. Артем мягко обвил ее руками и наклонился к ее губам. Потом легко подхватил, мягко опустил на кровать.

Все мужчины, которые были у нее раньше, ласкали ее тело часами, чтобы добиться реакции. Он чуть тронет – и она готова. А потом не может избавиться от мысли, что вновь жаждет его касаний. Она собиралась огранить этот алмаз до бриллиантового блеска, но изменилась сама.

Простыня скользнула с его бедер. Левая рука провела по коленям, скользнула вверх к кружеву чулок и дальше, дальше… Политика, разные страны и народы оказались далеко за пределами гостиничного номера, не в силах вмешаться в таинство соединения душ и тел.

Наутро знакомый и одновременно такой новый мужчина аккуратно побрился, тщательно поводя «Жиллетом» по толстой мускулистой шее.

– Погуляем?

Варшава, раз в пять меньшая, чем наверху, в своей центральной части остается живописным средневековым европейским городом, не познавшим ужасов Второй мировой войны. Некоторые улицы носят по традиции те же наименования, что и в Польше, но внешне не напоминают ничуть. Та же Маршалковская, извилистая, не более пяти метров шириной, мощенная булыжником и без тротуаров, словно материализовалась из фильмов о тринадцатом-четырнадцатом веках. Убрать рекламу, освещение, велосипеды и редкие в центре Старого Города электромобили – можно снова снимать кино.

Вероника вцепилась в локоть своего спутника, с трудом удерживаясь, чтобы острые шпильки не застревали меж камней. Артем, казалось, не замечал мелких неудобств. Крепкие башмаки сорок шестого размера ровно и мягко ступали по древней мостовой.

– Месяц назад я прочитал «Пани Хелену» Яцека Грабовского. Считается новым классиком литературы Полонии. Будто иду с тобой внутри книги.

– Мне долго здесь жить. Придется вникать в местную культуру.

Она прикусила язык. Вот и проболталась, что Варшава – место ее длительного назначения. Не может привыкнуть, что Артем с другой стороны баррикад. Тот ничего не заметил или сделал вид. Неожиданно предложил:

– Зайдем в костел?

Внутри не проронил ни слова. Не крестился, только бросил пару монет на ремонт храма. Стоял и слушал. То ли ушами, то ли магическими сенсорами.

– Ты же неверующий. Или в Рода веришь?

– Ангельские голоса. Ладно, одной духовной пищей да утренним кофе не насытишься. Читал, здесь есть одно заведение.

В старинном здании в полуподвале расположилось очень странное кафе. Стены украшены репродукциями Дали, Пикассо и местных авангардистов. Часы феерического вида идут назад. Под толстыми стеклянными столешницами ползают массивные тараканы из южных стран и другие аппетитные существа.

Вероника внутренне содрогнулась, представив местное меню. Еда оказалась качественной и даже несколько консервативной. Расправив салфетку, чтобы не видеть террариум, можно было нормально поесть.

– В августе прошлого года ты и не подумал бы вести меня в такое место.

– Время идет.

– Черт возьми, это не служебная тайна и не разведывательный интерес. Что с тобой сделали?

– Не тайна. Был тяжело ранен. Подвергся действию заклятий, которые вылечили детскую травму мозга.

– И как тебе?

– Сложно. Был простым – искал царя, отдающего правильные приказы, и чтоб в спину не стреляли. Жизнь стала многогранной, количество проблем увеличилось.

– А г’торхи?

– С ними проще всего. Навел шухер у квартиры. Их собралось сразу пятеро. Накинул морок и отвод глаз, рядом запустил фантома со своим изображением. Они начали стрелять в фантом, я взял по «калашу» в каждую руку и врезал с двух стволов, запись выложил в Руснете: приходите снова. Одна их пуля зацепила непричастного. Г’торхов пока не приравняли к секурам, но полиция их трясет на каждом шагу, один косой взгляд – депортация.

– Рисковал.

– Не очень. Меня страховали.

– Понятно. Свой вопрос решил, но градус ксенофобии в стране повысил.

– У нас одна эйши в парламенте.

– Тем не менее. Г’торхи переходят в стан врагов. С секурами подавно не будет мира.

– Дорогая, с ними мир наступит после похорон последней жабы.