Тишину кабинета нарушил скрип двери. Гном отложил в сторону карту минных полей на участке реки Уссури и обернулся. В кабинет вошел полковник Мацуока. Его вид был суров и многозначителен. Гном засуетился, торопливо застегнул верхние пуговицы кителя и дернулся к висевшему на стуле ремню.

— Да будет вам, капитан, вы не на строевом плацу, — барственно махнул рукой Мацуока, подошел к столу и положил темно-вишневую папку.

Гному она была хорошо знакома, в ней хранились особо важные документы, поступавшие из Генштаба и от командующего Квантунской армией. Обычно надменный в общении с подчиненными, Мацуока с участием заметил:

— Заработались, капитан.

— Не успеваю, господин полковник, много работы.

— Что поделаешь, сейчас не до отдыха, а по-другому нельзя, — в голосе Мацуоки зазвучали пафосные нотки. — Император и дух самурая требуют от нас самоотверженности и преданности великому делу победы над врагами.

— Так точно, господин полковник! — живо подхватил Гном.

— Молодец! — похвалил Мацуока и продолжил. — С такими, как вы, Квантунская армия сокрушит Советы, и Сибирь станет нашей. Мы очистим ее от варваров и создадим империю, равной которой еще не знал мир!

Гном терялся в догадках, чем было вызвано такое красноречие Мацуоки. А тот, разразившись еще одной гневной тирадой против большевиков, перешел к делу — открыл папку и выложил на стол карту со стопкой листов. На ней в глаза бросались размашистая подпись командующего Квантунской армией и гриф особой важности. Изогнутые синие и черные стрелы — направления будущих ударов японских корпусов — нацелились на Читу, Благовещенск и Хабаровск. Аккуратные столбцы цифр были сведены в таблицы, которые в известный только узкому кругу день и час должны были ожить и заговорить скороговоркой пулеметов, громом орудийных залпов и танковыми клиньями вонзиться в оборонительные порядки противника. Вся эта огромная, несущая смерть и разрушение военная машина копила и набирала силу на лежащем перед Гномом буро-зеленом клочке карты.

У него перехватило дыхание: то, ради чего он ежедневно рисковал и безуспешно пытался узнать, находилось перед ним. Опытный взгляд штабиста не мог ошибиться. Это была та самая карта и тот самый план наступления, о котором перешептывались близкие к командующему армией офицеры. Гному стоило немалых усилий, скрыть охватившее его волнение. Но Мацуока, кажется, ничего не заметил и объявил:

— Капитан, вы знаете о нехватке офицеров в отделе. Майор Сато выехал в командировку в Хэган и вернется через четыре дня…

«Поехал к границе выверять на месте детали плана наступления? — сообразил Гном, и внутри у него все затрепетало. — Остаюсь только я. Ну, давай же, говори! Приказывай!»

— Завтра мне необходимо представить начальнику штаба план наступления с последними изменениями, — чеканил каждое слово Мацуока. — Я поручаю вам выполнение этой важной задачи. Времени осталось мало. Надеюсь, вы справитесь?

— Так точно, господин полковник! — заверил Гном.

— Помните, капитан, каждое слово и цифра из этих документов — строжайшая тайна. Агенты НКВД отдали бы многое, чтобы узнать ее.

— Ясно, господин полковник!

— Еще раз напоминаю, никому и ни одного слова! В кабинет никого не впускать! Документы возвратить лично мне! Понятно?

— Да!

— За работу, время не ждет! — поторопил Мацуока и вышел из кабинета.

Давно уже стихли шаги полковника, а Гном, как завороженный, смотрел на карту. Лишь шорох стрелок часов нарушал тишину кабинета; они неумолимо отсчитывали секунды и минуты отпущенной ему удачи. Сделать до утра копию карты и таблиц казалось немыслимым делом. Глаза страшились, а руки выполняли свое дело. Гном закрыл дверь на ключ, плотно задернул шторы, потом достал из ящика письменного стола кальку, которую держал для таких случаев, раскатал по карте, и, вооружившись карандашом и лекалом, принялся за работу.

Карандаш стремительно скользил по бумаге, очерчивая линии будущих фронтов и котлов окружения. Цветная паутина все гуще покрывала территорию советского Дальнего Востока и Забайкалья. Он работал без отдыха и останавливался, лишь когда у дверей раздавались шаги часового или засидевшегося допоздна штабного офицера. Работа над картой подошла к концу далеко за полночь. От неимоверного напряжения спина одеревенела, голова кружилась, а перед глазами плясала рябь из черных точек. Пошатываясь, Гном добрел до топчана и без сил рухнул.

Свинцовая усталость охватила тело, глаза сами закрылись, и он провалился в обволакивающую темноту. Из полузабытья его вывел шум в коридоре. Бряцание оружием и отрывистые команды говорили о том, что подошло время смены караула. Гном очнулся, посмотрел на часы и ужаснулся — стрелки показывали ровно четыре. Час, целый час драгоценного времени был упущен. Стараясь наверстать потерянное, Гном ополоснул лицо холодной водой, возвратился к столу и занялся таблицами. Стрелки неумолимо отсчитывали минуты, и, чтобы успеть, ему пришлось копировать те таблицы, в которых содержались наиболее важные данные. С наступлением рассвета карта командующего Квантунской армией с внесенными в нее изменениями, а также пояснительная записка были готовы. Гном сложил их в сейф и в изнеможении распластался на топчане.

Поднял его на ноги рык дежурного по штабу. Он рапортовал прибывшему на службу командующему. Вслед за этим захлопали двери кабинетов, и громкие голоса зазвучали в коридоре. Штаб ожил и забурлил. Гном встрепенулся, прошлепал к зеркалу и ужаснулся — на него смотрело землисто-серое, с глубоко ввалившимися глазами и поросшее густой щетиной лицо. До появления Мацуоки оставались считаные минуты, и ему пришлось срочно приводить себя в порядок. Полковника Гном встретил гладко выбритым и в застегнутом на все пуговицы кителе. Тот был немногословен, похвалил за работу и, проявив редкое благодушие, разрешил отдохнуть до обеда.

Отпущенных шести часов Гному хватало, чтобы найти Ольшевского и избавиться от опаснейшего груза. Не успели стихнуть шаги Мацуоки, как он поспешил на выход из штаба. Пристальный взгляд часового заставил сердце Гнома тревожно забиться. Проверив его пропуск, он нажал на кнопку. Входная дверь распахнулась, морозный воздух наполнил тамбур. Гном с облегчением вздохнул, вышел на улицу, и ноги сами понесли его к конторе Павла.

Пакет жег грудь и подгонял вперед. На Китайской Гном взял извозчика, доехал до вокзала, там сделал круг и, не обнаружив за собой хвоста, возвратился на Соборную площадь, дальше пошел пешком. День выдался погожий. В лучах восходящего солнца купола Свято-Николаевского собора горели жаром, зеркальным блеском сверкали витрины магазина «И. Чурина и Кº», а на центральных улицах было не протолкнуться. Утренний Харбин напоминал собой Вавилон. До девяти, когда Ольшевский должен был появиться в конторе, оставалось около десяти минут, и Гном замедлил шаг…

Этого часа с нетерпением дожидалась группа Гордеева. Ровно в девять Люшков обычно выходил из подъезда, садился в машину и под охраной Ясновского отправлялся к Чжао поправлять здоровье. На этот раз пьяный загул в «Тройке» дало себе знать. Шторы на окнах квартиры оставались задернутыми, а прислуга — бывший санитар из пехотного полка, шмыгавший по утрам в ближайшую лавку за солеными огурцами и рассолом, из подъезда не показался. Запаздывал и педантичный Ясновский. Стрелки подобрались к половине десятого. Гордеев начал нервничать — маячить и дальше на глазах у филеров из белогвардейской контрразведки становилось небезопасно. Один из них, чернявый, с ухватками трамвайного карманника, оставил свое место и вразвалочку направился к машине. Михаил быстро сообразил и обнял Анну.