Меня будоражит мысль об управлении Кенеттрой вместе с Энцо – человеком, который спас меня от неминуемой смерти, обнаружил скрытые во мне силы одним прикосновением руки к моей спине, огонь которого зажег амбиции и во мне. Тогда почему я здесь и близка с парнем, который вовсе не мой принц? Почему я так реагирую на его прикосновения?

Сидящая по другую сторону костра Виолетта косится на меня, отрываясь от наблюдения за Сержио. Она ловит мой взгляд, кивает в сторону Маджиано и с лукавой улыбкой подмигивает. Я вдруг понимаю, зачем она оставила меня наедине с ним. Мне не удержаться от ответной улыбки. С каких это пор моя сестричка стала такой ушлой? Позже спрошу ее, как она догадалась, что парень попробует воспользоваться тем, что мы остались вдвоем.

Маджиано изучает поврежденную половину моего лица.

Меня будто обдает порывом ледяного ветра, я моргаю и сбрасываю с себя марево тепла и удовольствия, в которое куталась мгновение назад. Я опять готова к защите. Отстраняюсь, голос обретает былую резкость.

– Что смотришь? – негромко спрашиваю я.

Отчасти я жду, что Маджиано начнет дразнить меня, отделается одной из своих саркастических ремарок. Но он даже не улыбается.

– Нас нет без историй, – мягким тоном произносит он, – и в каждом шраме заключена своя.

Он поднимает руку и мягко кладет ладонь на поврежденную часть моего лица, прикрывая шрам.

От смущения я опускаю взгляд. Инстинктивно протягиваю руку к волосам, чтобы спустить на лицо несколько прядей, – напрасно, это лишь напоминает, что у меня их больше нет.

– От того, что ты его спрячешь, красивее ты не станешь. – Маджиано убирает руку, и теперь мой шрам снова на виду. – Но когда он открыт, тогда ты – это ты. – Он кивает на меня. – Носи его с гордостью.

Я не знаю, что на это ответить.

– У нас у всех есть свои истории, – говорю я через некоторое время.

– Из всех моих знакомых ты первая, кто хочет помериться силами с инквизицией, – продолжает Маджиано. – За свою жизнь я наслушался пустых угроз в адрес солдат и сам произносил их не раз. Но ты не бросаешь слова на ветер, когда говоришь, что хочешь отомстить им.

Мгновение я вижу иллюзию стекающей с моих рук крови, которая оставляет пятна на земле. Это кровь Энцо, и она ярко-красная.

– Наверное, я просто устала оттого, что они господствуют над нами, а мы вынуждены тщетно вымаливать у них право на жизнь.

Маджиано улыбается мне, и улыбка его кажется нежной… и печальной.

– Теперь ты можешь заставить их что-нибудь вымаливать.

– Ты меня боишься? – тихо спрашиваю я.

Маджиано задумывается. Через некоторое время он откидывается назад и устремляет взгляд в небо.

– Не знаю. Но понимаю, что мне, может быть, никогда больше не придется встретить такую, как ты.

Выражение его лица напоминает мне об Энцо, и внезапно сидящий передо мной парень становится моим принцем, оплакивающим свою утраченную любовь. Он так близок ко мне, что я вижу разноцветные крапинки в радужных оболочках его глаз.

«Он не Энцо», – напоминаю я себе. Но я и не хочу, чтобы он им был. С Энцо моя энергия стремилась к его силе и амбициям, слишком уж охотно я соглашалась на то, чтобы он увлекал меня во тьму. Но с Маджиано… я способна улыбаться, даже смеяться, сидеть здесь и рассматривать созвездия в небе.

Маджиано снова смотрит на меня, как будто видит насквозь и понимает, о ком я думаю. В уголке его рта вновь появляется та странная складка – выражение недовольства, которое разрушает радость. Вот она есть и тут же исчезает.

Мне хочется что-то сказать ему, но я не знаю что. Тогда Маджиано улыбается, а я сглатываю, подражая ему. И потом мы оба возвращаемся к созерцанию звездного неба, пытаясь не обращать внимания на поцелуй, который будто завис в воздухе между нами.

Назавтра над горизонтом низкими ярусами начинают собираться облака. С наступлением дня они набирают высоту. Когда близится вечер, а голые земли и луга уступают место первым речкам в округе Эстенции, небо уже затянуто плотным слоем серого, отчего сумерки становятся больше похожими на глубокую ночь. В воздухе сверкают молнии, что обещает шторм. Напряжение возрастает по мере нашего приближения к городу, наконец небеса разверзаются, и холодный ливень начинает пропитывать влагой землю.

Я надвигаю капюшон ниже, ветер треплет полы накидки.

– Долго продлится эта буря? – кричит сквозь дождь Виолетта Сержио, который едет верхом рядом с нами.

– По крайней мере день. Я никогда не могу сказать точно. Когда я привожу облака в движение, они начинают жить собственной жизнью, и их уже никто не может остановить.

У первой маленькой деревушки поблизости от стен Эстенции мы останавливаемся. После этого пункта наши шансы наткнуться на солдат инквизиции заметно повышаются. Я спрыгиваю с коня, треплю его по шее и веду к домам. Остальные следуют моему примеру. Пора нам избавляться от лошадей, дальше отправимся пешком.

Или, если говорить более определенно, вдоль канала.

Привязываем лошадей перед таверной и идем дальше. Деревушка сменяется другой, побольше, и вскоре сквозь пелену дождя прорисовываются окружающие Эстенцию стены – черные силуэты на фоне серого неба. В селении позади нас загораются фонари. Мои истоптанные ботинки чавкают по размокшей земле. Накидки с капюшоном бесполезны – больше от дождя не защищают, и мы не снимаем их только ради того, чтобы оставаться неузнанными. Я экономлю энергию, готовлюсь к тому моменту, когда мы окажемся у городских стен.

Здешняя земля – это отдельные островки, расположенные небольшими группами и соединенные каналами. От ливня некоторые каналы уже начали переполняться, оставленные без присмотра гондолы прибивает к берегу. Маджиано заставляет нас остановиться на повороте канала, где несколько гондол сгрудились, налезая одна на другую. Сверху над ними натянуты тенты из темного холста, а весла, в отсутствие гондольеров, бестолково мотаются в водном потоке и ударяют по бортам.

– Раньше Эстенция держала каналы закрытыми, чтобы контролировать провоз грузов, – тихо говорит Маджиано. – Но в такой сильный шторм вода в городе поднимется слишком быстро, если не будут открыты хотя бы некоторые ворота. Нужно помочь воде уйти. – Он кивает на сгрудившиеся в изгибе канала гондолы.

Это наш шанс пробраться в город.

Пока парни ставят на воду первую гондолу и помогают сесть в нее Виолетте, я смотрю на стены города. Дождь размывает картинку, и они выглядят как серый туман, но даже сквозь потоки воды я могу различить плотные ряды полуразвалившихся хибарок, которые притулились под стенами Эстенции.