– Как ты получила свои отметины?

Сердце мое по привычке тут же закрывается плотными ставнями.

– Кровавая лихорадка поразила мой глаз. – Больше говорить на эту тему я не намерена. Упираюсь взглядом в его глаза, зрачки сейчас круглые и расширились из-за темноты. – У тебя зрение как-нибудь меняется, когда зрачки превращаются в щелочки?

– Оно обостряется. – Как только эти слова слетают с его губ, он сжимает зрачки и становится похож на кота. Маджиано медлит. – Хотя это не главная моя метка.

Всем телом я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– А какая главная?

Маджиано смотрит на меня, потом тянется вперед и начинает задирать рубашку. Под грубой льняной тканью открывается гладкая смуглая кожа, четко очерченные линии живота и спины. Щеки у меня краснеют. Рубашка скользит выше, обнажая всю спину. Я ахаю.

Вот она. Это масса красного и белесого мяса, вспученного, покрытого шрамами, и она занимает значительную часть спины. Края у отметины грубые. Я пялюсь на нее с открытым ртом. Похоже, когда-то это была смертельная рана, ее невозможно было хорошо залечить.

– Это была огромная красная и плоская метка, – говорит Маджиано. – Жрецы пытались удалить ее, снимая кожу. Но, разумеется, она никуда не исчезла. – Он горько усмехается. – Они только заменили одну отметину на другую.

Жрецы. Значит, Маджиано рос учеником при храмах? Я морщусь, думая о том, как они врезались в его плоть, чтобы оторвать кожу. Одновременно с этим зашевелились шепотки, привлеченные таким жутким зрелищем.

– Хорошо, что она зарубцевалась, – выдавливаю я из себя.

Маджиано натягивает рубашку и возвращается в свою полулежачую позу.

– Не до конца. Иногда вскрывается.

Ставни на сердце начинают закрываться. Когда я снова смотрю на Маджиано, то встречаю его взгляд и спрашиваю:

– Что привело тебя к такой жизни? Почему ты стал… ну… Маджиано?

Парень склоняет голову набок и начинает:

– В Солнечных землях мальфетто считаются связанными с богами. Это не означает, что кто-то поклоняется нам, просто жрецы в храмах любят брать под опеку сирот-мальфетто, веря в то, что их присутствие поможет общаться с богами. – Маджиано понижает голос. – Им также нравилось морить нас голодом. По той же причине вельможа держит своих тигров на скудной диете, понимаешь? Если мы голодны, то всегда настороже, а если мы настороже, значит лучше связаны с богами. Я вечно охотился за едой в этом храме, любовь моя. Однажды жрецы поймали меня на краже пищи, предназначенной для приношения богам. И наказали меня. Ты можешь биться об заклад и не ошибешься – после этого я сбежал. – Он показывает на свою спину, потом усмехается. – Надеюсь, боги простили меня.

Знакомая история. Я качаю головой.

– Надо было тебе спалить этот храм дотла, – с горечью говорю я.

Маджиано смотрит на меня удивленно, затем пожимает плечами:

– И что в этом хорошего?

Я не спорю, но про себя думаю: «Это показало бы им всем, что случается, когда пренебрегают детьми богов». Я меняю позу и провожу носком ботинка линию в пыли у себя под ногами.

– У нас, должно быть, разные ориентиры, – бормочу я, – если мы так по-разному думаем.

Маджиано снова свешивает голову на сторону:

– Ориентиры?

Я смахиваю рукой прочерченную линию.

– Ох, так, бывало, говорил Раффаэле, – отвечаю я, досадуя на себя за то, что снова предалась раздумьям о членах Общества Кинжала. – Он изучает энергию всех людей из Элиты, которые оказываются рядом, и убежден, что все мы ориентированы на определенные драгоценные камни и богов и эти ориентиры влияют на наши силы. – Я делаю глубокий вдох. – Я нацелена на страх и ярость. На страсть. Притом не лишена амбиций.

Маджиано кивает:

– Что ж, конечно, я понимаю это. – Он тихонько усмехается. – Какие же ориентиры у меня?

– Ты хочешь, чтобы я угадала?

Улыбка Маджиано ширится, на мгновение становится игривой.

– Думаю, да. Мне любопытно, что, по твоему мнению, ты обо мне знаешь.

– Хорошо. – Я выпрямляю спину, отклоняюсь назад и всматриваюсь в его лицо.

Огонь придает коже Маджиано золотистый блеск. Я прищуриваюсь, делая вид, что изучаю своего собеседника.

– Хм, – мычу я. – Зеленоватый кварц.

– Что?

– Зеленоватый кварц. Для Денариуса, ангела алчности.

Маджиано откидывает голову назад и хохочет:

– Справедливо. Что еще?

От его смеха по мне струйками растекается тепло, и я ловлю себя на том, что смакую это ощущение, улыбаясь в ответ.

– Кунсайт. Целебный камень. Для бога времени.

– Святой Эвиетес? – Маджиано вскидывает бровь и лукаво косится на меня.

– Да, – киваю я. – Хороший вор должен быть одновременно терпеливым и нетерпеливым и обладать безупречным чувством времени. Верно?

– Солидное обоснование. – Маджиано придвигается ко мне, потом смотрит дразнящим взглядом и проводит пальцами по краю моей руки.

– Давай дальше.

– Бриллиант, – продолжаю я, не в силах сдержать улыбку. – Для богини процветания.

Парень подсаживается еще ближе. Взгляд сосредоточен, ресницы сияют на свету, потом опускаются.

– И? – тихо произносит он.

– И… сапфир. – Мой голос превращается в шепот. – Для ангела радости.

– Радости? – Маджиано улыбается, на этот раз нежно.

– Да. – Я смотрю вниз, переполненная внезапной грустью. – Потому что я вижу, в тебе ее очень много.

Теплая рука приподнимет мой подбородок. Теперь я смотрю в золотистые глаза Маджиано. Он ничего не отвечает. Вместо этого склоняется ко мне. Я ничего не слышу вокруг, кроме потрескивания сучьев в костре.

Его губы касаются моей щеки. Это мягкое, заботливое прикосновение, от которого у меня ком подкатывает к горлу. Губы Маджиано перемещаются, чтобы соединиться с моими. Потом поцелуй становится глубже, и мои сердечные струны натягиваются. Рука Маджиано теперь на моей щеке, он привлекает меня к себе. Я охотно откликаюсь. Другой рукой он обвивает мою талию. Поцелуй длится и длится, как будто Маджиано стремится дотянуться до чего-то внутри меня, и становится крепче, так что мне приходится упереться в землю, чтобы парень не повалил меня. Из горла Маджиано раздается низкий сладкий стон. Я кладу руку сзади ему на шею. Помимо глубокого тепла страсти, моя энергия остается очень, очень спокойной, и впервые я не переживаю из-за этого.

Наконец губы Маджиано отрываются от моих. Он еще раз касается ими моей щеки, потом проводит по линии челюсти и наконец отстраняется. Мгновение мы можем только дышать. Сердце сильно колотится у меня в груди. Полный покой энергии – это нечто совершенно мне незнакомое, такого я еще не испытывала. Я полна света. Смущена. Странная смесь вины и изумления плещется у меня внутри.