– Ш-ш-ш, всё, – Лазарро прерывает мою сбившуюся речь и прижимает к своей груди.

– Всё, Белоснежка. Ты понимаешь, что это была не просто удача? Ты наблюдательна и выжила благодаря своим мозгам. Видишь? Ты способна выжить. Ты жива. Ты жива, это главное. Слишком много смертей, да? – он смеётся и отклоняется назад.

– Это не смешно…

– Я знаю. Знаю, – он гладит моё лицо и целует в лоб. – Знаю, Белоснежка, но с годами и сотнями смертей вокруг становишься бесчувственным мудаком. Однажды я не мог уснуть. Мне было шесть или семь где-то, не помню. Я вышел из спальни и хотел пойти к маме, но папа говорил, что она немного приболела, и мне нужно найти его, если мне что-то понадобится. Я пошёл на его поиски. В доме никого не было, но вдруг я услышал выстрел. Я испугался, потому что тогда ещё не знал, кто мой отец. Никто мне не говорил об этом, только о том, что в будущем я стану Боссом. Мне казалось, что это так интересно. Я спустился в подвал, куда отец мне запрещал ходить. Он всегда был заперт, а в ту ночь дверь была открыта. Я пошёл туда и увидел много клеток. В них были люди. Их было много. Они лежали на полу или были прикованы цепями. У всех были кляпы во рту. Я спрятался за выступом стены, услышав голос отца. Он говорил на итальянском, а я тогда только учил его. Я не мог разобрать слов, но видел его. Он держал в руках нож. Простой кухонный нож, которым обычно нарезал мне фрукты. А за столом сидела женщина. Он что-то требовал у неё, она была вся в крови, но отказывалась говорить с ним. И тогда он ножом отрубил фалангу её пальца. Её рука была прикована к столу. Затем он начал поочерёдно отрубать каждый палец. Просто ударял по ним ножом и давил им, чтобы сломать кость. Женщина молчала. Затем он начал резать её. На кусочки. Резать так глубоко, что я видел кости. Он снял с неё скальп… и тогда я обнаружил себя. Отец повернулся ко мне лицом, и я… обоссался от страха.

Лазарро замолкает, а я молча сижу, поражённая до глубины души его признанием. Это чудовищно.

– Я побежал к матери и стучался к ней в комнату. Мне было очень страшно. Я слышал её голос. Она плакала и умоляла меня спрятаться. Но отец меня схватил. Я громко кричал, а затем отключился. На следующий день он больше не был тем, кого я считал своим героем. Он стал убийцей и сказал мне, что раз я пришёл сам, значит, вырос и готов узнать тайну семьи Ромарис. Он многое рассказывал мне, пугал меня сильнее. Бил меня. Очень часто бил. Амато защищал меня, и когда отец не видел, обрабатывал мои раны, убеждая, что я должен смириться. Меня сломали к восьми годам. К этому времени я каждый день видел, как убивают людей. Отец всегда объяснял причины. Потом было моё посвящение, и в тот день я впервые убил человека. Я выстрелил в него, и мне это не понравилось. Я чувствовал, что стал грязным. Я улыбался, когда меня поздравляли. Смеялся и рассказывал всем, как тот умирал. Но внутри у меня ещё было сердце. Затем его не стало, когда я увидел, как мать покончила с собой. Его словно вырвали из груди в ту же ночь, и я перестал что-либо чувствовать. Ничего не чувствовал. Я сам вызывался убивать, чтобы лишний раз напомнить себе о том, какое я дерьмо. Мои руки бывали по локоть в крови. На моём теле порой не было живого места после убийства. Я жесток и знаю миллион способов убить человека так, чтобы он и на том свете мучился. В мои тридцать четыре года для меня убийство и смерть больше ничего не значат. Только бизнес. Вот и всё. – Лазарро горестно изгибает губы и поливает мои плечи водой.

– Из этого мира, правда, не убежать, да? – шепчу я.

– Нет, Белоснежка. Всё равно найдут. Хоть лицо смени, были и такие случаи. Ни одна, даже федеральная, программа не сможет уберечь от нас. Мы дадим время. Мы даже отойдём в тень. Но всегда доберёмся до тех, кто нам нужен. Если Босс и уйдёт с поста, то только в могилу, иначе его семья умрёт. Их будут убивать одного за другим. А это тысячи жизней. Стоит ли одна стольких?

– Ты когда-нибудь хотел всё это бросить?

– Каждый грёбаный день.

Охаю от признания Лазарро.

– Думаешь, я не хотел быть другим? Хотел. Жить в небольшом домике, пахать руками или работать на каком-нибудь заводе, мне плевать. Рядом чтобы была любящая женщина и много детей. Она встречала бы меня по вечерам, уставшего и голодного. Возмущалась бы, что старший опять задирал младших, и я бы шёл и разговаривал с ними. Я бы объяснил им, что они семья и должны защищать друг друга, а не подставлять, что ближе их в этом мире никого не будет. А потом целовал бы их на ночь и, едва передвигая ногами от усталости, шёл на кухню, где меня ждал бы ужин. Те, кто так живёт, счастливчики, Белоснежка. Но такая жизнь не для меня. Я уже другой. Я родился, чтобы стать Боссом, и сдохну им. Я не могу предать доверие тысяч людей.

По моей щеке скатывается слеза, ведь я так живо представила слова Лазарро в своей голове. Он мог быть счастливым, а в реальной жизни убийца.

– Ты отказываешься от любовницы и жены, потому что боишься их смерти? – тихо спрашиваю.

– Нет. Я не боюсь их смерти. Я не хочу ни к кому привязываться. Для меня это табу. Я понял, что все женщины шлюхи, и ради одной из них рисковать своими людьми не буду. Они не заслужили этого. Брак по расчёту меня тоже не интересует. Я самодостаточен и не собираюсь принадлежать кому-то. Не позволю опустить себя на колени и снова почувствовать тяжесть кандалов. Я с ними слишком долго был знаком, – хмыкает Лазарро.

– Но не все же шлюхи…

– Белоснежка, не начинай. Я видел только шлюх. Моя мачеха была шлюхой. Каждая, побывавшая на моём члене, была шлюхой.

Обиженно цокаю и отодвигаюсь от Лазарро, но он сразу же возвращает меня обратно. Подхватывает мой подбородок пальцами, вынуждая посмотреть себе в глаза.

– Белоснежка, мне проще видеть тебя шлюхой, чем женщиной, которая умеет ценить верность. Не спрашивай почему. Не требуй от меня иного. Не заставляй меня поверить в иллюзию. Тебе нет места в моём мире. Мне нет места в твоём. Ты вернёшься домой и забудешь обо мне. А я продолжу жить дальше. Не усложняй, идёт? – спрашивая, потирает мой подбородок пальцем.

– Но это нечестно. Здесь дело даже не в будущем, а в настоящем. Я знаю, что мы не будем вместе и не строю на этот счёт никаких грёз и иллюзий. Клянусь. Но ты заведомо поставил на мне клеймо, а это сильно ранит. Я всегда стараюсь показать тебе, что ты важен для меня. Пусть мне нравится Карл, но ты… ты другой. Зачастую я хочу бежать от тебя, но умом понимаю, что подобное желание вызвано лишь страхом увидеть в тебе человека. Ты выдал мне табличку «шлюха», я тебе «убийца». Но разве это правильно? Не важно, какие там правила у вас. Но это простое человеческое отношение, ведь я табличку в твоих руках давно уже уничтожила. А ты до сих пор вынуждаешь меня её держать и показывать каждому встречному. Я сношу насмешки, издевательства и оскорбления именно из-за этой незримой таблички. И я не требую стать кем-то большим для тебя. Я всего лишь прошу не видеть во мне ту, кого нет. Пожалуйста, – шепчу, проводя ладонью по его щеке. Из глаз падают слёзы.

– Тебе было обидно, что я посчитала твой приказ настоящим. Ты знаешь, что чувствовал. Так подумай, что чувствую я, когда ты каждый раз и без причины называешь меня шлюхой. Это больно. Так же больно, как и в тот момент, когда я решила, что ты от меня отказался, отдав им на растерзание. И боль была ужасающей. Она отупляет меня. Она не злит, не вызывает ярости, просто медленно растекается ядом по крови, и тогда хочется выть от отчаяния, ведь так стараюсь показать тебе, что я другая. Я не предам, не изменю, не всажу нож в спину. Пусть я порой глупая, но честная, Лазарро. Не надо меня приравнивать к тем, кого убили там. Я не сделала ничего плохого для подобного наказания, – всхлипываю, голос пропадает.