На следующий день все лондонские газеты опубликовали заметки, прямо или косвенно намекающие на причины смерти Артура. Не прошло и нескольких часов, как в дом Аллегры началось паломничество мужчин. Она почти возненавидела Артура за то, что оказалась в таком положении. Горе заставило ее удалиться от света, не встречаясь ни с кем, кроме нескольких старых друзей и принца Уэльского.

Берти тоже был другом Артура и, казалось, понимал всю глубину ее потери. Он поддерживал ее и оказал помощь, когда адвокаты леди Бледсоу попытались отобрать у нее дом и собственность. С помощью Берти она нашла ловкого стряпчего, который отстоял ее дело в суде, но скандал, конечно, сказался на ее репутации.

В некотором смысле она понимала неприкрытую ненависть леди Бледсоу. Превратившись в посмешище, эта женщина была вынуждена смириться с пересудами о муже, скончавшемся от сердечного приступа в объятиях любовницы. Наверное, это было нелегко. Но не тяжелее, чем Аллегре.

Свернувшись в клубок, она прижала к груди подушку. Артур был первым после матери и сестры, кого она позволила себе любить. За два года, что они находились вместе, он позаботился о том, чтобы она брала уроки по всем возможным предметам. Аллегра стала его творением, идеальным компаньоном, созданным специально для него. И когда он выполнил свою задачу, он покинул ее навсегда, уйдя в мир иной.

Сознание того, как много он дал ей, не облегчило боль утраты, но принесло ей известность чрезвычайно опытной куртизанки. Аллегра не нуждалась в подобной славе, но когда у нее на пороге появилась умирающая сестра с Корделией на руках, у нее не осталось выбора. Она приняла навязанный ей образ, скрыв за ним свою истинную сущность.

Ни разу после смерти Артура она не позволила себе полюбить мужчину. Это стало ее правилом. Правилом, которое она установила для себя, чтобы защититься от сердечных ран. Но оно же заставляло ее сдерживать свою страстную натуру. Она никогда всем сердцем не отдавалась мужчинам. Пусть они видят в ней только куртизанку. Тем самым она оберегала собственную душу от опасности полюбить кого-то, чтобы снова потерять. Вот почему спустя некоторое время она стала подумывать о том, чтобы принять предложение Чарлза. Аллегра не любила его, но он обеспечил бы ей уверенность в завтрашнем дне, которой она никогда не знала. Выглядело слишком заманчиво, чтобы отказаться. Но этот брак положил бы конец ее надеждам на спокойную и благополучную жизнь.

Ее судьба — оставаться свободной и независимой, без осложнений, связанных с эмоциональной привязанностью. Она куртизанка. Женщина, которая удовлетворяет потребности мужчин. Куртизанки не ищут любовь. Им нужны покровители. С тихим вздохом смирения Аллегра крепче обняла подушку, глядя в темноту.

Может ли она на этот раз рискнуть, отдавшись Шахину? Хватит ли у нее выдержки держать свои эмоции в узде, когда дело касается такого человека? Это были тревожные вопросы, на которые у нее не находилось ответа. Ее пронзила дрожь. Нерешительность в отношении Шахина сказала ей больше о ней самой, чем она была готова осознать.

Утренний воздух, еще не иссушенный дневным зноем, был свеж и прозрачен. Аллегра проснулась перед рассветом, размышляя о том, стоит ли ей кататься верхом с Шахином, как она это обычно делала по утрам. В конечном итоге она решила, что, отказавшись от прогулки, только придаст излишнее значение его вчерашнему поцелую. Впрочем, он действительно привел ее в смятение. Настолько, что она отказывалась даже думать на эту тему.

Вместо этого Аллегра направилась в противоположную часть лагеря, где содержались лошади. Миновав последний шатер, она услышала лошадиное ржание и увидела небольшой загон со стреноженными арабскими скакунами. Жеребец Шахина, стоявший чуть в стороне, встретил ее подозрительным взглядом и высокомерно тряхнул гривой, напомнив ей своего хозяина. Внезапно по коже Аплегры пробежали мурашки, заставив ее напрячься. Сзади стоял Шахин. Она чувствовала исходившее от него тепло и легкий аромат кедра, коснувшийся ее ноздрей.

— Я не ждал вас сегодня утром, — негромко произнес он.

Пока она размышляла над ответом, он прошел мимо нес и набросил попону на своего коня. Шахин стоял к ней спиной, так что она не могла видеть выражения его лица, но чувствовала, что тот напряжен. Это угадывалось по скованным движениям, когда он седлал своего гнедого жеребца.

— Вы хотите сказать, что не желаете, чтобы я сопровождала вас сегодня?

Он оставил уздечку, которую надевал на коня, и оглянулся через плечо. В его жестком взгляде мелькнула досада.

— Если вы думаете, что можете играть мною, Аллегра, то напрасно. У каждого есть предел, и я уже достиг своего.

— Вы обвинили меня в этом при первой встрече. Я не играла тогда и не играю сейчас.

— Однако вчера вечером вы сбежали, как газель, при первых признаках опасности.

— Да. — Она твердо встретила его взгляд. — Я сбежала, потому что не хочу, чтобы меня подталкивали к решению, которое касается моей сугубо личной жизни. Я предпочитаю выбирать любовников при свете дня, а не в порыве страсти.

— Видимо, это означает, что вы обдумали мое предложение, — заметил он с нотками торжества в голосе, глядя на нее со своим обычным высокомерием.

— Я этого не сказала.

— Вы упомянули о решении. Значит, вы размышляете о моем предложении?

Его темные глаза удовлетворенно блеснули, когда Аллегра отвела взгляд. Он был прав, она действительно думала о романе с ним, но не хотела в этом признаваться. Улыбнувшись краешком губ, Шахин шагнул ближе и провел кончиками пальцев по ее разгоряченной щеке. Аллегра вспыхнула и затрепетала.

— Выберите меня, дорогая. Не пожалеете.

Пока она боролась с искушением сказать «да», он отвернулся и продолжил седлать своего жеребца. Аллегра последовала его примеру, надев седло на пегую кобылу по кличке Эдива, на которой она каталась каждое утро, и вскочила в седло, прежде чем он успел помочь ей. Она сомневалась, что сможет совладать с собой, если он ненароком коснется ее. Ее тело было более чем готово предать ее, если он подойдет слишком близко. Шахин, проверявший подпругу ее седла, бросил на нее вопросительный взгляд:

— Вы позавтракали?

— Нет. — Она покачала головой. — А следовало?

— Я собирался навестить одного из пастухов. — Он нахмурился. — Это долгий путь для пустого желудка.

Не прошло и минуты, как он извлек из своей седельной сумки кусок козьего сыра и вручил ей, прежде чем забраться на лошадь. Желудок Аллегры отозвался голодным урчанием. Откусив кусок сыра, она пустила Эдиву рысью. Простиравшаяся перед ней пустыня была такой же прекрасной, как и дикой. Она понимала, почему Шахин решил остаться в Марокко со своим племенем. Здесь царила безмятежность, которую не мог предложить Лондон с его светской суетой.

Они скакали более часа, когда Шахин сделал знак остановиться, и Аллегра натянула поводья. Повернувшись к нему, она увидела, что он жадно пьет из кожаного бурдюка, который был привязан к его седлу. Утолив жажду, он протянул его ей. Вода оказалась на удивление холодной. Шахин спешился, чтобы напоить лошадей из другого бурдюка. Пока животные пили, он изучал видневшиеся вдали горы, озадаченно хмурясь.