— Нам нужно объясниться, — нарушил ненаглядныйпродолжительное молчание. — Почему ты раньше мне ничего не сказала?

— Чего не сказала?

— Того, что здесь написано! — Он размахивалгазетой. — Это правда?

— Все правда, до последнего слова, — подтвердилая. — Я видела профессора в среду, когда ты принимал душ. Он ошибсяквартирой.

— Но это значит…

— Это значит, что Каролину убили вместо меня, что ты,приведя в квартиру незнакомую девку, спас мне жизнь.

— А ты ругалась, — протянул он, и я мгновенноозверела.

Премного благодарна вам, гражданин Стебельков, за спасениемоей жизни! — заорала я и сделала реверанс. — По гроб жизниблагодарна, век не забуду! И за любовь вашу и ласку тоже спасибо! И заКамасутру, будь она проклята! И за полуфабрикаты! И за теткину квартиру!

— Я подозревал, что в наших отношениях не всегладко, — серьезно заметил ненаглядный, — все хотел с тобойпоговорить… Вот прямо в ту субботу собирался…

— Что? — Я прямо задохнулась от возмущения. —Не все гладко? Я тебя ненавижу! Меня трясет от твоего вида, от синего костюма,а от этого коричневого просто воротит. Прямо как в анекдоте: пришел вкоричневом, сел в углу и испортил весь праздник! А от твоей чистоплотностипросто тошнит!

— Чем плох синий костюм? — Ненаглядный смотрелрастерянно. — Нет, конечно, насчет коричневого я согласен, он мне самомуне очень нравится, но зачем придавать такое большое значение одежде?

— Слушай, — сдавленным от злости голосомпроизнесла я, — если ты немедленно не исчезнешь, я за себя не отвечаю.Уходи, и чтобы больше я тебя никогда не видела!

— Но послушай, Катя… — Он нерешительно топтался наместе.

— Если не уйдешь, я сама спущу тебя с лестницы!

Я бросилась в коридор, чтобы открыть входную дверь, но подороге зацепилась за сбившийся половик и шлепнулась снова на ту жемногострадальную коленку. Слезы полились ручьем. Я сидела на полу и причитала,а ненаглядный пытался меня поднять, я сопротивлялась и отталкивала его. Такпродолжалось минут десять, пока я случайно не бросила взгляд на зеркало вприхожей. В зеркале отражалось отвратительное зрелище: я растрепанная, скрасной физиономией сижу на полу, и рот некрасиво кривится от крика.

Увидев такую картину, я отвернулась от зеркала и встала,опершись на услужливо подставленную ненаглядным руку.

Когда я вышла из ванной, ненаглядный глядел участливо и недумал уходить, а мне уже стало все равно.

— Скажи, ты так расстроилась из-за статьи? — началненаглядный, когда я, нахохлившись как воробей, села в кухне на стул. — Новедь ты сама просила меня познакомить тебя с Андреем. На что же тырассчитывала? Ведь он журналист, Катя!

В кои-то веки ненаглядный был прав: я сама пришла к Андрею,сама рассказала ему обо всем, а теперь расстраиваюсь из-за статьи. Но почему жеон хотя бы не позвонил и не предупредил меня, что статья выйдет? Он посчитал,что раз Вахромеев и Палыч выбыли из игры, то опасность мне больше не угрожает,ведь он же не знал всего, что еще со мной произошло!

Хотя не нужно себя обманывать. Ему просто нужно былонаписать статью как можно скорее, пока не забылась смерть профессораШереметьева.

Я вспомнила, как счастлива была, когда мы с Андреем ехали вмашине в деревню Хаврино. Вряд ли такое повторится.

Я посмотрела на ненаглядного:

— Скажи, тебе никогда не бывает скучно?

— Бывало иногда, — он смущенно хмыкнул, — и стобой… Раньше я старался как-то тебя отвлечь, в разговор втянуть, а ты сидишь,как…

— Как кто? — вкрадчиво спросила я. — Как ктоя сидела?

— Нет, я не могу, — открестилсяненаглядный, — мне неудобно такое говорить.

— Нет уж, говори как есть, давай раз и навсегдаразберемся!

— Я, конечно, зануда, — призналсяненаглядный, — но ты, знаешь, тоже раньше была неинтересная, то есть не точтобы, но, в общем…

— Грамотно излагаешь, — поощрила я, —главное, все понятно.

Он окончательно запутался и замолчал.

— Вот интересно, — задумчиво начала я, — двоевзрослых людей валяли дурака, притворялись друг перед другом почти полгода,тогда как на самом деле им было дико скучно. Зачем мы это делали, а, Герман?

— Тебе очень идет эта прическа, — ответил онсовершенно невпопад. — И волосы стали гораздо красивее, и сама ты…

Вот так всегда с этими мужчинами! Невозможно поговоритьсерьезно!

Вняв моему сердитому взгляду, ненаглядный насупился, потомсказал, что ему нужно все очень серьезно обдумать, а сейчас он не может большесо мной разговаривать, потому что спешит на работу. Что ж, к работе он всегдаотносился ответственно, этого у него не отнимешь!

Проклятая нога после второго моего падения в собственнойприхожей разболелась еще сильнее, так что я забеспокоилась и, провалявшись домаеще сутки, отправилась в поликлинику. Хирург ощупал больную ногу, потомзачем-то то же самое проделал со здоровой, потом назначил рентген, после чего,взглянув на снимок, потерял ко мне всяческий интерес. С ногой оказалось все впорядке, просто сильный ушиб. Предлагали физиотерапию, но я отказалась — самазаживет, некогда мне в очередях сидеть. Я решила взбодриться и не обращать наболячки внимание — на самом-то деле все от нервов.

Родители по-прежнему были на даче, и я блаженствовала домаодна. По телевизору передавали интересные вещи. Статья Андрея в газете наделаламного шума и получила широкий резонанс. Несомненно, сообщали в новостях, смертьпрофессора Шереметьева не случайна. Следствие ведется. Но о заседании Комиссиипо строительству «Невского Диснейленда», на которую покойный профессор долженбыл представить свою экспертизу, не было сказано ни слова. А вместо этого как-товскользь сообщили, что начальник Государственного строительного управленияосвобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию по состояниюздоровья и что временно исполняющим обязанности начальника Управления назначенего заместитель, господин Парамонов.

Я поразмыслила над этими сведениями и решила, чтозаместителю Вахромеева повезло больше всех, и очень может быть, что он не сталуповать на слепое везение, а решил немножечко подтолкнуть судьбу, только такможно было объяснить странное поведение Вахромеева в парке аттракционов — егоподставили. Но вряд ли я когда-нибудь узнаю подробности.

Сама себе не признаваясь, я ждала звонка Андрея, хотьпонимала, что шансов у меня, в общем-то, никаких. Ладно, допустим я его неинтересую в личном плане, как это ни грустно, но я всегда привыкла смотретьфактам в лицо. Я ведь тоже, пока мы тесно общались с Андреем, старалась непоказывать, что он мне нравится — на это у меня хватило ума и выдержки. Но впрофессиональном плане он мог бы заинтересоваться той информацией, которую яобещала ему дать. Ведь был момент, когда я готова была ему рассказать обо всем— о бандитах и задушенной Каролине… И слава Богу, что не рассказала, потому чтоАндрей, конечно, написал бы изумительную статью, но у меня были бы не то чтонеприятности, а просто-таки полный крах, потому что тут уж милиция порезвиласьбы вволю на наших с ненаглядным косточках. Стало быть, все к лучшему, твердилая себе, но глупая моя голова не хотела с этим соглашаться.