И он снова взялся за йогурт. Весь его вид выражал умиротворение, словно меня здесь и вовсе не было.

Я бросилась из кухни, кипя от гнева, побежала по лестнице в спальню, закрылась на ключ и упала на кровать. Хотелось выплакаться, но не получалось, наверное, я слишком устала, чтобы проливать слезы, или была слишком зла, а может, и то, и другое. Но потом ярость перевесила все остальное, я снова вскочила на ноги, толкнула дверь с такой силой, что та с грохотом ударила в стену. Потом слетела вниз по лестнице, нашла в кухне этого негодяя, который уже опустошил два стаканчика йогурта и готовился приняться за третий.

– Отвечайте, что вы сделали с моим мужем, – потребовала я.

– Я твой… – начал было самозванец, но я тут же его оборвала – по новому разу слушать уже заезженную пластинку было невыносимо.

– Тогда покажи родимое пятно на груди!

Он покачал головой и пообещал:

– Я отвечу на все твои вопросы!

Голос его звучал почти примирительно, но глаза насмешливо сверкали.

– Ну хорошо. Тогда скажи, как тебя зовут, – потребовала я.

– Филипп Петерсен, – ответил он.

Я схватила стоявшую на буфете чашку с кофе и запустила в стену, раздался звон, и осколки разлетелись по полу.

– Проклятие! – взревела я. – Отвечай, что ты сделал с моим мужем! Он мертв? Ведь так? Филипп мертв? Ты убил его? Отвечай наконец, подлец! – Было ясно: он читал по лицу. Он догадывался по моим глазам, что еще немного, и я превращусь в дикое, неконтролируемое, разнузданное нечто. Он предвидел все это и улыбался.

– Но, Зара, сокровище мое, – размеренно произнес он, словно решил смаковать каждую букву каждого слова. – Ведь я твой муж!

– Это неправда! – взревела я. – У тебя нет с Филиппом ничего общего, ты полная ему противоположность!

Я кричала так громко, что голос мой срывался, а в висках стучало.

– Лучше узнать, что мой муж мертв, чем переживать весь этот кошмар в обществе мошенника-садиста!

Незнакомец наблюдал за мной с таким спокойствием, словно хотел сказать: «Ты закончила?».

Потом он поднялся, взял пустые стаканчики из-под йогурта и выбросил в мусорное ведро. В довершение всему положил ложку в посудомойку. И наконец, сел на корточки, собрал осколки и отправил в мусорное ведро. Покончив с этим, он, ни слова не говоря, вышел из кухни.

В течение нескольких секунд я не двигалась с места, потом взлетела вверх по лестнице в спальню, захлопнула дверь, бросилась на постель и накрыла голову подушкой. Но о том, чтобы успокоиться, не могло идти и речи, даже тишина казалась оглушительной. Если его задача – довести меня до безумия, то справляется он с ней очень даже неплохо.

Откинув подушку, я начала кататься по кровати туда-сюда, потом уставилась в потолок, о который без устали билась большая муха, издавая при этом странный чмокающий звук, и вдруг задалась вопросом: сколько людей до меня уже лежали в этой комнате и так же глядели на этот потолок.

Внимание мое привлекли мелкие трещинки, которые я ранее никогда не замечала. Аккурат над моей головой, только там. Я подумала, что сама прочертила их, силой своего воображения. Отвела взгляд от потолка. И в памяти воскресла одна картина: мы втроем – Филипп, Лео и я – сидим в этой кровати. Я закрыла глаза.

С детской темой я тянула довольно долго. В отличие от Филиппа, который еще в самом начале наших отношений сказал, что очень хотел бы стать отцом, и тут я перед самозванцем не лукавила. Сомнения терзали одну меня. Филипп думал, я боюсь потерять свою независимость, спасовать в роли матери или что-то вроде того, но причина крылась в другом. Я не умела охранить ребенка от мира, но страх мой заключался не в этом, во всяком случае, не только в этом. Я не боялась, что буду плохой матерью, но боялась, что Филипп будет плохим отцом. Филипп ненавидел своего папашу, сеньор Петерсен был настоящим чудовищем. Хладнокровный тиран. Угодить ему казалось невозможно, – как Филипп ни старался, его в заключение все равно отправили в интернат. Сын никогда не простил отца за эту свою ссылку, за то, что тот не выносил его присутствия больше пяти минут. Но разве, в конце концов, мы не становимся в точности такими, как наши родители?

Прошло довольно много времени, прежде чем я нашла в себе силы поговорить на эту тему с Филиппом.

Как дать понять мужу, что для роли отца тот не создан. Теперь я знаю: с моей стороны это было ошибкой. Но тогда я думала именно так.

Я очень хорошо помню наш разговор, он крепко врезался в мою память.

– А что если ты, сам того не желая, превратишься в подобие своего папаши? – спросила я Филиппа, немного побаиваясь его реакции. Он рассмеялся. Нет, смех его относился не ко мне. Это был тот особенный, отличавший его смех оптимиста.

– Об этом я тоже думал. Ведь как там говорится: со временем женщины становятся похожи на матерей, а мужчины повторяют своих отцов.

До сих пор не понимаю, что такого смешного он нашел в этой мысли. Но потом лицо Филиппа сделалось серьезным:

– Обещаю тебе: я скорее умру, чем уподоблюсь своему предку.

Я попробовала угадать по его лицу, о чем он думает.

– Ты будешь терпелив к нашему ребенку?

– Терпелив как ангел.

– Ты не будешь возражать, когда тот будет вертеться рядом? И никогда не надумаешь от него избавиться?

Филипп взял мое лицо в свои руки, посмотрел мне в глаза.

– Клянусь, я никогда и никуда не отправлю нашего ребенка. Скорее в аду наступит стужа. Даю тебе слово.

Он дал слово, и я поверила. Конечно, мой муж совершал ошибки, кто их не совершает, но в одном на него можно было полагаться: если он что-то обещал, то слово свое держал непременно.

Я подумала о Мирко, с которым так бессердечно поступила.

Подумала о Лео, который ночевал у чужих людей, – только потому, что его предполагаемый отец посоветовал его куда-нибудь отвести. Только потому, что я, идиотка, беспрекословно ему подчинилась. Уже тогда следовало бы обо всем догадаться. И с самого начала слушаться своего сердца, с самого начала потребовать фотографию Филиппа, телефонного разговора по скайпу. Проклятие.

Я не улавливала между событиями никакой связи. Но твердо решила разобраться. Все пути вели к Филиппу. Может, я изначально действовала неверно. Через несколько часов, когда начнется день, я свяжусь с полицией, с Министерством иностранных дел и постараюсь выведать от них как можно больше о похищении Филиппа. Я до сих пор знала слишком мало. Заведенная мною папка практически не содержала никакой информации, которая позволила бы продвинуться дальше. Но, тем не менее, я схватила ее, положила на письменный стол. Включила ноутбук, открыла «Word» и стала записывать немногие факты, известные мне и казавшиеся более или менее бесспорными.

2008 год: Филипп отправляется по работе в Южную Америку.