– А ты вообще уверена в том, что желаешь его возвращения?

– О, разумеется! – Я дышала часто-часто, сглатывая слюну. – Я любила моего мужа. Любила больше всего на свете.

– Зара, прошу тебя, – произнося это, чужак устремил на меня взгляд своих холодных темных глаз, – мы с тобой оба знаем, что это не так.

Что это значит, черт побери?!

– Пожалуйста, – опять обратилась к нему я, – пожалуйста, прекратите. Я больше этого не вынесу.

Снова какое-то движение в его лице, мне даже показалось на миг – краткий, иррациональный миг, – что он вот-вот зальется слезами. Но вместо этого он рассмеялся, коротко и горько. Высвободился из моих рук и встал.

– Ты хочешь знать, где твой муж? – спросил он.

Я кивнула, как идиотка, я все еще надеялась, что мне удалось смягчить этого человека.

– Он стоит прямо перед тобой!

Одарив меня любезной улыбкой, пронзившей все мое существо до мозга костей, он удалился. Вскочив, я в бешеной ярости помчалась внутрь дома и обнаружила его в кухне. Он обернулся, и я произнесла:

– Что ж, я была права.

Он стоял с таким видом, будто его терпение на исходе.

– Вы знали Филиппа. Иначе откуда у вас было бы столько сведений о нем самом и о нас.

Он вздохнул, как будто и сам, а не только я, страшно устал от всего этого цирка.

Я обошла кухонный стол, который нас разделял. Встала прямо перед ним. И подумала, что моя щека – если б я положила голову ему на грудь – никак не вписалась бы в ложбинку между его плечом и шеей, и не возникло бы у меня того домашнего, теплого чувства.

– Вы ниже ростом, чем Филипп, – сообщила я. – Ненамного. Всего на несколько сантиметров. И все-таки – заметно ниже.

Посмотрела ему в лицо, выражение не изменилось, только в глазах посверкивали холодные и опасные искорки. Я не остановилась:

– И глаза у вас совсем не такие, как у Филиппа. Должна признать, вы хорошо справляетесь со своей задачей. Благодаря этому вам удалось зайти так далеко. Но как вы думаете, это сколько будет продолжаться? Когда вы все-таки провалитесь?

Он ничего не ответил, даже не шелохнулся.

Давай-ка, пора его удивить, подумала я. И сказала:

– А вот представим себе, что я готова вам поверить.

Он фыркнул.

– Нет же, правда! Я готова. Мне требуется для этого сделать только одно небольшое дельце.

Ага, он почти у меня в кармане. Вопросительно поднял брови.

– Только одно небольшое дельце, – повторила я.

– Какое же?

– Мне нужно взглянуть на верхнюю часть вашего тела.

– Верхнюю часть тела?!

Я кивнула.

– Но зачем?

Игнорируя его вопрос, я уточнила:

– А именно – на вашу грудь.

– Но зачем? – повторил он.

– Ну, послушайте. Единственное, чего я хочу – взглянуть на вашу грудь.

И я вцепилась в его футболку, а он стал уворачиваться, отступая назад.

– Почему бы и нет? – продолжала я, потому что его попытка увернуться только подогрела мое желание нападать.

Он ничего не ответил, видимо, пытаясь сообразить, чего я добиваюсь. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться прямо ему в лицо. То самое приметное родимое пятно на груди у Филиппа – и почему я снова вспомнила о нем только сейчас?

– Чего ты добиваешься? – спросил самозванец.

– Ну же, Филипп! – иронически произнесла я. – Мне всего-то и нужно взглянуть на маленькую родинку у тебя на груди. Больше ничего.

И я подняла брови, глядя на него с ожиданием.

– Так что же?

– Нет, – ответил чужак.

– Нет? – язвительно отозвалась я эхом. – Прошу тебя всего лишь о небольшой любезности, а ты говоришь – нет.

Чужак промолчал.

– Ну вот, так я и думала, – зло кинула ему я, развернулась и направилась вон из кухни. Но в дверях приостановилась с такими словами: – Позвоню-ка я вашей доброй подруге Барбаре Петри. Сейчас, хочешь не хочешь, а самое время заняться генным тестом.

Я становлюсь все более податливым. С самого своего возвращения она взяла меня в оборот. Не позволяет никаких послаблений. Не дает даже шагу ступить самостоятельно, беспрестанно дергает. Чистой воды перебор. Я уже забыл, когда в последний раз нормально спал. Голова болит так отчаянно, что перед глазами постоянно мерцают маленькие вспышки света. Нервы потихоньку сдают. Я чувствую: образовались трещины.

Я обращаюсь к женщине, вижу ее усталое лицо. Ощущаю прилив ярости. В течение нескольких секунд пребываю в уверенности, что она вот-вот перейдет в наступление, лицо ее искажено ненавистью. И вдруг меня захлестывает странная пугающая радость. Точнее, не радость. Не так это называется, хотя по ощущениям очень похоже. Как бы на этом языке выразить?

Точно. Язвительность. Меня наполняет язвительность, на вкус довольно слащавая.

Знаю, радость сейчас неуместна. Не за тем я сюда явился, чтобы злорадствовать. Я здесь для того, чтобы делать свое дело. И дело мое правое. В этом я убежден. Но глубоко внутри меня что-то шевельнулось. Я долго не мог дать этому определение. Но постепенно понял. Мне хорошо. Когда она растеряна, мне хорошо. Она того заслуживает, думаю я. Да, видеть ее растерянность одно удовольствие.

Правда, идти на поводу у своих чувств нельзя ни в коем случае. Правило номер три: действуй осмотрительно. Вот только действовать осмотрительно и впредь совсем не хочется. Нет ни малейшего желания испытывать терпение.

Хочется просто довести дело до конца.

Я изо всех сил стараюсь успокоиться. Я боюсь. Боюсь самого себя.

Если еще раз потеряю контроль, то вдребезги разлетится не только журнальный столик, но гораздо большее.

Я затруднялась сказать, что меня так шокировало. Подобный поворот событий не исключался, но, тем не менее, одна-единственная фраза, сказанная самозванцем, напрочь выбила меня из колеи. Как будто земля ушла из-под ног, я даже облокотилась о дверь, чтобы не потерять равновесие.

– Повторите это еще раз, – выдавила я из себя.

– О генном тесте даже не мечтай, – послушно проговорил он.

Потом отвернулся, словно дело теперь исчерпано, подошел к холодильнику, открыл дверцу. Достал клубничный йогурт – Филипп клубничный йогурт не переваривал, – снова закрыл холодильник. Выудил из посудомойки чистую ложку, откупорил стаканчик с йогуртом, сел за стол и принялся уминать.

– Ах да, звонил Мирко! – сказал негодяй в перерыве между двумя ложками. – Велел низко кланяться!