Юнона что-то невнятно промямлила, с трудом приподняла свинцовые веки. Размытая ото сна картина медленно фокусировалась в образ убитого раба.

У Кёна в этот момент вся жизнь пролетела перед глазами. Последняя строчка кода была нанесена в слот, и, судя по тому, что формация не развеялась, всё прошло удачно, не иначе, таков закон формацевтики.

Эйфория, подобно волне цунами, затопила его сознание.

Вот оно чувство, будто ты летишь через вселенную.

И кажется, что ты есть бог, и всё тебе подвластно.

Всё сущее лишь пыль забвения у твоих ног.

О, эти огромные (от природы и удивления) глазищи, взирающие на того, кого она считает давно умершим…. А, точнее, собственноручно убитым. Однако мертвые не могут так злорадно ухмыляться.

«А…»

«Приказываю тебе не издавать ни звука. Приказываю тебе застыть и не двигаться.» — велел Кён командным тоном. В его глазах словно плясали языки пламени.

Формация, которую он придумал, оптимизировал и нанёс в слот, конечно же, имеет подчинительный характер. Любое его предложение, начинающееся со слова «приказываю», будет поступать в лимб и обрабатываться подсознанием девушки, им же и выполняться.

Наложилась она удачно по нескольким причинам — подавленное глубоким сном ментальное состояние девушки, сверхкомпактная ультра-оптимизированная формация, и небывалые 100 % чистоты ключа стихии чистой силы Кёна.

Нечто подобное ему нанёс Флиц, однако его формация в сотни раз лучше и эффективнее. Теперь девочка превратилась в его раба — всё перевернулось с ног на голову. Какая вселенская ирония: госпожа, ставящая ни во что раба, сама стала таковой для него.

Кён немного подумал и добавил:

«Приказываю тебе не атаковать формацию на лбу никоим образом, да и вообще запрещаю использовать стихии.» — куда уж без этого, ведь, накладывая слот, он ориентировался на скрытность, а не защиту формации от нападения энергией.

Юнона раскрывала и закрывала маленький рот, как рыбка гуппи, но звука не было. В глазах плескалось неверие в происходящее: должно быть, это всего лишь сон, очередной кошмар, видение. Как в тот раз, когда она нос к носу столкнулась с этим самым рабом по пути в уборную…

Атмосфера в покоях Юноны, дочери патриарха семьи номер один в королевстве Железного трона, была крайне специфичной.

Кён с победной, триумфальной улыбкой взирал на милое шокированное личико. Внутри закипало черное желание отомстить, сделать больно, угостить её теми же ощущениями, какими она потчевала его на протяжении нескольких дней. Ещё минуту назад он был никем и звали его никак, а сейчас он рабовладелец самой Юноны. Власть опьяняла.

Девушка, то ли от ужаса, то ли исполняя приказ «хозяина», не могла даже пошевелиться. Даже думать не могла — единственная мысль, лихорадочно мечущаяся в её сознании — «это сон, всего лишь сон, мне нужно проснуться!», сердце норовило выскочить из груди, как у загнанного в угол зайчика, во все глазенки взирающего на облизывающегося лиса.

Кён повёл рукой по её нежной щёчке, хороша, сучка, не поспоришь. Большие чарующие глаза, волосы, подобные лучам солнечного света, а её миленькая серая ночнушка, обрывающаяся чуть выше колена — зрелище явно не для слабонервных. Он никогда не видел… таких. Таких совершенных, прекрасных, дьявольски очаровательных. Уродовать или калечить её явный грех даже по меркам самых злобных богов и дьяволов.

Парень схватил девушку за тонкую нежную шею, слегка сдавил, будто хотел убить. Казалось, что стоит приложить чуть больше усилий, и хрупкий позвоночник переломится в его руках.

У Юноны на лице читались беспомощность, замешательство, непонимание. Длинные ресницы задрожали, в уголках глаз блестели бриллиантики слёз — зрелище поистине жалостливое и душещипательное.

Кён, склонившись к девушке, почти с нежностью шепнул ей прямо в губы:

«Приказываю — можешь говорить, но не громче комариного писка.»

Девушка, гневно сведя брови, сквозь зубы тихо процедила:

«Приказываю тебе убить себя!»

Глава 56

Кён выпучил глаза в изумленном ужасе, его руки медленно и словно бы нехотя потянулись к шее, тонкие длинные пальцы сомкнулись и начали сжиматься… Лицо неудачливого мстителя побелело, он как подкошенный рухнул на девицу, уткнувшись носом в её мягкие и упругие холмики. Его тут же окутал приятый душистый аромат самых прекрасных в мире цветов, из которых словно и была рождена эта очаровательная фея.

Юнона, дрожа от переполнявших ее эмоций гнева, отвращения и ненависти, все повторяла сдавленным шепотом один и тот же отчаянный приказ:

«Умри… Умри, мерзкий раб!»

Парень, искусно изображая предсмертные конвульсии, тёрся о свою прелестную жертву — уж очень давно он не «пробовал» тёплого, мягкого и такого приятного на ощупь девичьего тела. Впрочем, не только на ощупь — хрипя и дёргаясь, он «случайно» куснул её за чувствительное место.

Девушка тихонько вскрикнула от резкой боли и опустила потрясенный взгляд на это вот уже несколько минут активно умирающее прямо на ее теле ничтожество, не понимая, что с ним не так.

«Да сдохни ты уже, наконец!»

И перед тем, как его жестокая месть не зашла куда-то не в ту степь, Кён со злобной ухмылкой отстранился от груди девушки и с подчеркнутой издевкой в голосе прошептал:

«Шучу.»

Юнона словно вся задеревенела.

«Почему ты не слушаешься меня?! Сверни себе шею! Сверни её немедленно!» — она продолжала повторять эти жестокие слова все тем же спесивым тоном повелительницы всего мира — не меньше, что сильно раздражало парня — ей бы гораздо больше подошло ласковое мурлыканье нежного и безобидного котенка.

Кён тихо рассмеялся, а затем резко посерьезнел и холодно произнес, уставившись немигающим взглядом хищника на своего «котеночка»:

«Предпочитаю игнорировать приказы всяких наглых тварей.»

«Что?! Ты посмел назвать меня тварью?! Я твоя хозяйка, а ты жалкий холоп, груша для битья! На тебе подчинительная метка, так что слушай, что я тебе говорю!» — заносчивая госпожа упёрто продолжала талдычить одно и то же.

*пэц*

На мягкую щеку девушки в легкой пощечине легла ладонь Кёна.

Юнона пустым взглядом уставилась вперёд, в глазах все потемнело. Странное, непривычное жжение в щеке, а также захлёстывающая волна унижения. Раб посмел ударить её! Её никто и никогда не смел бить, тем более по щеке! Она почти не знала, что такое боль, и до сего дня не существовало такого человека, а тем более раба, который мог бы эту самую боль ей причинить.

Кён злорадно оскалился. Блаженство… Кто бы мог подумать, что месть — настолько восхитительное действо? Душа ликует при виде этого жалкого выражения её мордашки. И вот так шокировано молчать ей весьма к лицу, а эти наполненные слезами глазки