– Я их помню… – взволнованно пробормотал Клим, когда пара скрылась за углом дома. – Живут этажом выше. Не узнали меня.

– Ты бы хотел, чтобы тебя узнали? – спросила Вероника.

– Да. Я хочу вернуть себе свое имя.

– Мне кажется, это можно сделать через суд. Волокиты, правда… Но оно того стоит.

– Через суд?

– Нет, не в смысле, что с кем-то судиться придется, а… Просто такова практика. Свидетелей вызвать и все такое. Надо же доказать государству, что Клим Иноземцев – жив!

Они говорили о пустяках, упорно избегая главного.

Маргарита Сергеевна.

Что с ней будет? Как она отнесется к возвращению сына – спустя двадцать-то лет? Безусловно, с радостью, но выдержит ли она эту радость…

– Клим… Клим, идем! – Вероника потянула Клима за собой.

Они беспрепятственно вошли в подъезд – домофон был сломан.

– Лифт другой… Поменяли. И двери у соседей другие… Ника, иди первой. Подготовь ее, пожалуйста.

– Да, конечно.

Они вошли в лифт, поднялись на нужный этаж.

Здесь Клим свернул за угол, на лестницу, сел на ступеньки:

– Я здесь подожду.

Вероника сейчас не видела его лица, но чувствовала – Клим едва сдерживает мучительное волнение.

Она нажала кнопку звонка.

– Иду-иду… – бодро раздалось в глубине квартиры – и через пару секунд дверь распахнулась.

– Верочка! – ликующе воскликнула Маргарита Сергеевна. – Как вовремя… Я только что оладушки испекла! – Она пропустила Веронику внутрь.

– Как вы себя чувствуете, Маргарита Сергеевна?

– Я? Ничего… Вот давеча перед грозой давление скакало немного, а сейчас все в порядке. Верочка, я вам звонила! Только номер ваш не отвечал… Дескать, абонент недоступен!

– А-а… да. Телефон разрядился.

– Только я вас тогда не поняла… Почему вы спрашивали про Карелию? Вы думаете, Клим… там?

– Да, не исключено, – кивнула Вероника. – Вполне возможно, что Клим живет там.

Она старалась говорить спокойно и рассудительно. Они прошли в кухню.

– Боже мой, боже мой… – Маргарита Сергеевна опустилась на стул, принялась обмахиваться полотенцем.

На столе – плошка с дымящимися, горячими оладьями.

– М-м, как вкусно пахнет! Маргарита Сергеевна, у вас варенье есть?

– Да! – Маргарита Сергеевна заставила себя встряхнуться – вскочила, принялась ставить на стол всевозможные банки-склянки. – Но это с прошлого года, я в этом еще не варила… Ягод мало… Позже, может быть, из смородины… Верочка! Так вы думаете, Клим… – Она опять оцепенела.

– Я думаю, что с Климом все в порядке. – Вероника взяла инициативу на себя, принялась разливать чай. Поставила на стол третью чашку.

– А это… для кого? – замирающим голосом прошептала Маргарита Сергеевна и уставилась на чашку – словно привидение увидела.

– Для одного человека. Скоро придет. Кажется, он видел Клима.

– Видел Клима?

– Да.

– Давно?

– Не очень. Только вы мне обещайте, Маргарита Сергеевна, что будете спокойны.

– О… обещаю, – точно сомнамбула, продолжая глядеть на чашку, ответила Маргарита Сергеевна.

– Клим не хотел бы, чтобы вы волновались, – жестко напомнила Вероника.

– Я постараюсь… – тоном примерной девочки обещала Маргарита Сергеевна.

– Тогда я позову этого человека.

– Да-да…

Вероника вышла в коридор, распахнула входную дверь:

– Иди!

Клим вошел – бледный, спокойный. Огляделся:

– Где она?

– Там, на кухне. Я сказала, что сейчас придет человек, который видел Клима.

– Потолки какие низкие… – сдавленным голосом пробормотал Клим.

Шагнул на кухню.

Маргарита Сергеевна сидела на стуле. Она встала, потом снова села.

Просто изумительно, но она сразу узнала сына.

– Клим…

– Мама! – Через мгновение он уже был у ее ног, обнимал.

– Мальчик мой, мальчик… – Маргарита Сергеевна провела по его волосам дрожащей рукой. – Оброс-то как! А Верочка говорит – человек какой-то должен прийти… А это ты!

– Мама… Мамочка, прости! – глухо пробормотал Клим, уткнувшись лицом ей в колени.

– Господи, да за что?! Счастье-то какое!

Вероника не могла смотреть на эту сцену. Она ушла в комнату – ком стоял в горле.

Двадцать лет бедная Маргарита Сергеевна ждала сына… Стоит ли заводить детей, чтобы потом вот так переживать из-за них? Не лучше ли жить в отрешенном покое, не зная страданий и мук?..

Но чем этот покой отличается от смерти? – возразила себе Вероника.

Пока страдаешь и радуешься – живешь.

Только Черный Канцлер не страдает. Потому что Канцлер – мертвый.

Она, Вероника, знает это – сама спускалась в подземелье, сама его видела.

Она вырвала Клима из лап Черного Канцлера – ради Клима и ради себя самой. Чтобы самой – жить. Жить, а не плавать законсервированным огурцом в уксусе.

– Ника! Ты где? – в комнату влетел Клим. – Ну что же ты ушла… – Он схватил ее за руку, потащил за собой. – Мы без тебя не можем!

Маргарита Сергеевна все так же сидела на стуле. Ошеломленная. Потрясенная. Счастливая и испуганная одновременно. Подняла круглые глаза на Веронику:

– Верочка…

Вероника обняла ее.

– Верочка, спасибо.

Тут уж Вероника не выдержала и принялась рыдать в голос. А что? Клим Иноземцев – это всегда слезы. Слезы радости…

Они обнимались втроем и плакали.

– Это ведь ты… Ты! Спасибо! – чуть успокоившись, в блаженном восторге повторила Маргарита Сергеевна и поцеловала Веронику в лоб.

– Это она, Ника! – засмеялся Клим и тоже поцеловал Веронику. – Она меня нашла… Мама, прости, прости, прости… Я не должен был сбегать тогда из дома. Но я чувствовал себя преступником. Я не хотел, чтобы ты знала, что твой сын – преступник…

Маргарита Сергеевна словно не слышала его.

– А что у тебя с личиком? – Она дрожащей рукой коснулась лица сына. – Шрамики какие-то… Откуда?

– Мама, я служил.

– Служил… Ну ничего… Глазки целы, и слава богу! – бормотала Маргарита Сергеевна.

– Мама, мы теперь с Никой! – Клим перетянул Веронику к себе.

– Ну да… А как иначе-то? – Похоже, это сообщение совсем не удивило Маргариту Сергеевну. – Вы же еще в школе глаз друг на друга положили, да?