Подняв руку, Гогунава тронул внутренний карман куртки. Усмехнулся, ощутив тяжесть пистолета. Он, Малхаз Гогунава, старший научный сотрудник, никогда в своей жизни не стрелял. Но зато он хорошо знает о так называемом чувстве пистолета. Теперь он это чувство проверил на себе. С тех пор как у него есть пистолет, он действительно ничего не боится. Наверняка он так никогда и не выстрелит. Но сейчас ему надо обязательно иметь его в кармане.

Стоило подумать о деле, в груди возникла легкая тревога. Лолуашвили… Вещь сейчас у него. В старике ювелире он уверен как в самом себе. И все же мало ли что. Лолуашвили немолод. Может споткнуться, переходя улицу, удариться головой о камень. Его может хватить удар. Но клиент поставил условие: Лолуашвили должен сделать копию. В Тбилиси, работая над копией, Лолуашвили брал «Перстень Саломеи» изредка и ненадолго. Поехав же на две недели в Галиси для его окончательной отделки, упросил дать ему оригинал с собой. Впрочем, он, Гогунава, знает: все его сомнения, все придуманные страхи, даже приобретенный по случаю пистолет – чушь. Сделка надежная. Чкония – человек проверенный. Главный клиент, Сергей Петрович, с которым Витя познакомил его полгода назад в Тбилиси, внушает безусловное доверие. Без всякого сомнения, он даст требуемую сумму. Ведь Сергей Петрович знает: на «Перстне Саломеи» он не прогадает – выгодно сбудет его за границу. Но Гогунаву это уже не касается. Конечно, деньги, которые он сам получит за «Перстень Саломеи», не составят и десятой части настоящей цены. Но в Союзе настоящей цены он все равно никогда не получит. Так что даже эти деньги лучше, чем вещь пусть и прекрасная, но лежащая мертвым грузом. Тем более что он отдал за нее старушке вдвое меньше.

Вот и первые домики Галиси. На шоссе много сорванных ветром веток, вчера здесь прошел ураган, об этом сообщали по радио. Зато теперь на небе ни облачка, светит солнце, ветра почти нет…

Миновав центр города, Гогунава свернул на узкую и извилистую горную дорогу, вьющуюся у самого обрыва в пропасть. Проехать по ней нужно было примерно полтора километра, но скорость пришлось сбавить до минимума. Дорога после урагана чем только не была усеяна. На полпути увидел старика Лолуашвили – тот медленно шел навстречу. Заметив знакомую машину, заулыбался, помахал рукой. Гогунава чуть свернул в сторону, затормозил, вышел, поцеловался со стариком.

– Малхаз, родной… Как доехал? – В поднятых худых руках, в улыбающихся голубых глазах, в клочке седых волос, торчащем над теменем, был весь Лолуашвили: добряк не от мира сего, великий мастер ювелирного дела.

Гогунаве мучительно захотелось спросить, цел ли перс тень, но он удержался, заговорил о другом.

– Отлично, Элиа Соломонович. Вы-то как?

– Небось все две недели не спал? Волнуешься, цел ли перстень?

Слава богу, Лолуашвили догадался начать разговор первым.

– Батоно Элико, даже в шутку не могу ставить под сомнение вашу честность. Я нисколько не волнуюсь.

– Ладно, ладно… – Ювелир достал из-за пазухи темный байковый мешочек. – Проверяй. Давай, давай, нечего. Здесь нас никто не увидит.

Помедлив, Гогунава развязал мешочек. Достал перстень. Взял за ободок, повернул. Да, это он – «Перстень Саломеи». Его «Перстень Саломеи» подлинный. Невероятное, неповторимое творение ювелирного искусства. Платиновый обод с тончайшими узорными витками, виртуозной работы, но главное – бриллиант. Этим камнем он любовался не менее тысячи раз. Оторваться от него невозможно и сейчас. И все же Гогунава оторвался. Быстро завязал мешочек, сунул в карман куртки:

– Спасибо, батоно Элико. Вы когда уезжаете?

– Сегодня. В девять, вечерним батумским.

– Остаться не хотите? Ведь у нас с вами две комнаты и веранда. Разместимся как-нибудь?

– Малхаз, о чем ты. У меня же сын. Еле тебя дождался.

Гогунава посадил старика в машину, не спеша двинулся дальше. Спросил:

– Как Витя? Сдали ему дубликат?

– А как же. Позавчера это было. Остался очень доволен работой.

– Рассчитались сполна?

– Естественно. Я теперь гордый, со мной не шути.

– Витя сейчас здесь?

– Не знаю. Получив гонорар, я о нем забыл. Сдается, Витя собирался куда-то уехать.

– Но ведь он меня должен был дождаться?

– Вы так договаривались?

– В общем-то нет. Но все же…

Доехав до дома и поднявшись вместе с Лолуашвили на второй этаж, Гогунава набрал номер Чкония. Ждал долго, но к телефону никто не подошел. Повесив трубку, посмотрел на Лолуашвили:

– Странно. У него же бабушка и сестра.

– Ничего странного. Отличная погода, они пошли погулять.

«Действительно, – подумал Гогунава, – погода отличная. Что звонить, зря терять время. Не беда, если и уехал, клиенты-то все равно уже наверняка ждут. Надо только как-то избавиться от старика».

Будто угадав его мысли, Лолуашвили взял с пола небольшой чемоданчик:

– Малхаз, давай-ка мы с тобой здесь и простимся. Жил я в твоей квартире прекрасно, спасибо. Вещи у меня собраны, хочу погулять до отхода поезда. Человек я теперь богатый – зайду на базар, по магазинам пройдусь. Не обидишься?

– Батоно Элико, да что вы. Вы же знаете наши отношения. Конечно, идите. Я скоро буду в Батуми, созвонимся. Может, вас подвезти?

– Лучше пройдусь. Зачем лишать себя удовольствия. Счастливо, Малхаз.

– Счастливо, батоно Элико.

После ухода ювелира Гогунава оглядел комнату, хотя она давно была знакома ему до последнего сантиметра. Светлые обои, пышно застеленная двухспальная кровать, высокое трюмо в углу, холодильник, телевизор, телефон. Конечно, обстановка не тбилисского уровня, но чисто, даже уютно. В простоте своя прелесть.

Гогунава подошел к окну, стал смотреть во дворик, дождался, когда старик выйдет за ворота. Клиенты должны уже приехать и ждать его в привокзальном сквере. Надо подготовиться. Осторожно закрыл створку окна, достал пистолет. Взвесил на ладони, опустил на стол. Дорогая штучка, сработанная лучшей оружейной фирмой Бельгии. Вытащил платок, протер светлую рубчатую поверхность, вынул и вставил обойму, проверил предохранитель. Снова бережно вложил пистолет во внутренний карман куртки, тронул сверху: хорошо ли лег. Достал из другого кармана мешочек. Осторожно вынул то, что последний год было содержанием всей его жизни. «Перстень Саломеи»… Снова взял его за ободок, разглядывая камень. Улыбнулся. Наивная огранка, но тогда не умели шлифовать по-другому. Зато какой камень! В этом камне целый сверкающий мир. Вздохнул, любуясь. Наверное, эти секунды и есть счастье. Потому что это настоящее. И в то же время от этих секунд счастья, от самого перстня пора избавляться. Да, как ни грустно, пора. Ему предлагают приемлемую цену. Именно приемлемую, потому что настоящей он все равно не получит. К тому же все будет тихо, никто ничего не узнает, ведь клиенты в этом тоже заинтересованы. Все-таки приятно – заработать сто тысяч. Еще раз вздохнув, спрятал перстень, осторожно всунул мешочек в потайной, специально для этого вшитый в куртку, карман.