— Да говори уже! — крикнул генерал Жюне, выпуская поводья и сжимая руками виски.

Адъютанты обеспокоенно переглянулись, это был верный признак подступающего приступа. Один шёпотом приказал егерям готовить затемнённые покои. Те опрометью кинулись в особняк.

Поручик егерей, наконец, сумел взять себя в руки.

— Ваша светлость, наш склад в церкви разграблен. Церковь пуста. Нет ни единого следа.

— Прочь! — рявкнул генерал и неловко слез с коня.

Адъютанты подхватили его с двух сторон и повели к чёрному ходу. Времени на обход особняка уже не оставалось. По пути генерал Жюно отдал приказ отправить несколько отрядов патрулировать местность. При появлении малейших сведений о народном отряде, незамедлительно докладывать ему. В бой вступать в крайнем случае. С графиней-магичкой генерал намеревался расправиться лично.

В покоях царил полумрак, окна завесили плотной тканью, балдахин над кроватью тоже, а рядом на прикроватный столик поставили чашку с холодной водой. Несколько кусков полотна лежало стопкой тут же.

Генерал последним усилием призвал адских гончих, перед тем, как упасть на кровать. Сквозь застилающую глаза кровавой пеленой боль, он чувствовал, как адъютант кладёт ему на лоб холодную мокрую ткань, как вытягиваются рядом псы бездны. Тьма забвения воспринялась как великое облегчение. Очнулся генерал через два дня. Открыв глаза, он уже знал, что предпримет для выманивания графини из проклятого леса. Достаточно отправить большой обоз, выступив в роли фуражиров. Но у провидения были совсем другие планы.

В покои осторожно заглянул адъютант, заметив, что генерал очнулся, он вошёл и доложил:

— Магический эскадрон во время патрулирования наткнулся на пятерых русских гусар. В результате боя гусары уничтожены.

— Наши потери? — спросил генерал, заметивший, как адъютант отводит глаза в сторону.

— Практически весь эскадрон. В живых осталось трое, все ранены, — ответил адъютант и спросил: — Высылать похоронную команду? Что делать с трупами противника?

Он внутренне приготовился к вспышке гнева. Но генерал хрипло и зло рассмеялся.

— Наших павших воинов похоронить со всеми почестями. Русских гусар оставить на месте. По всем расположенным рядом деревням развезти приказ: трупы гусар земле не предавать под угрозой смерти, — произнёс генерал и добавил: — Вот тебе, матушка барыня, и ловушка.

Глава двадцать девятая. Расставание

Около недели после битвы при Бородино сохранялось затишье. Шедший три дня подряд дождь словно умыл землю, смыв следы копоти и пороха. Дуня, как и обещала, навестила Алексея на следующий день после того, как тот проснулся от лечебного сна.

Глаша вместе с Демьяном с ней не пошли, ожидая снаружи. Алексей Дуне заметно обрадовался. К её приходу он переоделся в форму и даже умудрился завить усы, вернув своему образу обычную лихость. Он рассказал, что их магический эскадрон прикомандировали к партизанскому отряду Фишера. Алексея отправили в имение одного из баронов, который должен был передать разведданные. Но там партизана ждала ловушка. Барон, чьё имя Алексей называть не стал, а лишь презрительно поморщился, оказался предателем.

— Если бы ударом сзади не оглушили, я бы не дался! Жаль только троих успел положить! — воскликнул он.

Дуне вспомнились рассказы беженца-купца, увозившего семью от войны. Он тоже говорил и о партизанских отрядах, и о предателях, хоть и немногих. В большинстве своём люди самых разных сословий объединялись против врага.

— Зато в живых остался, Алёша, — произнесла Дуня, неожиданно даже для себя назвав бывшего жениха по-домашнему.

Алексей посмотрел на Дуню так, что она быстро попрощалась, сославшись на дела. Уж больно красноречивым оказался взгляд гусара, полный любви, обожания и страсти.

Решила Дуня, что от греха подальше не будет больше наедине с Алексеем встречаться, но и не видеть его, находясь в двух шагах, не могла. Словно сила какая-то тянула. Раздумывала Дуня весь вечер, а к ночи озарило, как одним махом двух зайцев убить: и с Алексеем наедине не оставаться и командиров делом занять. Попросила она Алексея обучить их с Глашей и всех командиров отрядных ватаг воинской премудрости: тактике, стратегии, разработке кампаний.

Алексей согласился с охотою. Не привык без дела, Ворожея даже прогулки во дворе пока не позволяла: разрешив лежать, сидеть и немного по избе ходить. Он уже не рвался обратно в свой отряд, как сразу после пробуждения. Сделал вид, что послушал Ворожею, приняв запрет на путешествия до выздоровления. Но о причине его смирения всё поселение догадывалось.

В лазарет перенесли доску с картой, стол, перо с бумагой, если Алексею, в процессе обучения, чертить чего понадобится. Для командиров, да и для Дуни с Глашей, почти всё, чему обучал Алексей, оказалось в диковинку, за исключением дел практических, в каких опыт боевой уже имелся.

Учитель из Алексея вышел хороший, перед Дуней старался все знания свои показать, а польза всем получалась.

Если остальные о чувствах гусара и их матушки барыни догадывались, то командиры и Глаша с Демьяном наверняка знали. О том красноречиво говорили тайные взгляды, что парочка друг на друга бросала. Причину, по которой Дуня наедине со спасённым гусаром не остаётся, тоже поняли, чай не маленькие.

Как-то раз Дуня вместе с Глашей решили перед обедом на кухню наведаться. Они стали случайными свидетелями беседы Аграфены со Стешей.

— Ох, тётушка, жаль-то как, что замужним грешно кроме мужа кого любить. Гусар-то на нашу барыню глядит, что кот на сметану. Так бы и съел, — сказала Стеша со вздохом.

— Мала ещё о таком думать, — одёрнула Аграфена племяшку.

— Ага, как дела, так не мала, — возразила Стеша. — Так что ты насчёт гусара скажешь, тётушка?

— Скажу, что война многие грехи спишет, а Боженька простит. Коли и решилась бы барыня матушка гусара приласкать, да самой счастьица женского отведать, никто бы не осудил, — ответила Аграфена.

Дуня распахнула приоткрытую дверь и вошла в избу. Глаша хотела удержать, да не успела, пришлось следом войти. Тётя с племянницей дружно ойкнули. Стеша даже толкушку деревянную из рук выронила, хорошо, не на пол.

Дуня остановилась напротив стола, где кухарки со стряпнёй возились и сказала:

— Во всём ты права Аграфена. И война спишет, и Бог простит. Только как с совестью быть? Со словом, в церкви, при свидетелях данным? Молчишь? Вот-то-то.

После чего развернулась и быстро вышла. Глаша, встретившись глазами с Аграфеной, лишь руками развела и поспешила вслед за подругой. Аграфена подперла щеку рукой, печально протянув:

— Да что же ты совестливая-то такая, бедняжка наша. —