Арам слушал очень внимательно. А ведь его отец и правда подкаблучник.

— Любовь — удивительное чувство, даже не просто чувство, а состояние влюбленного человека, — продолжал профессор. — И она начинается тогда, когда один вдруг прозревает и видит глубины другого, его сущность. Словами это не выразить… Любовь — это когда один смотрит на другого без всякого желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания как-то использовать для себя чужие чувства и возможности. К сожалению, мы многое извратили, и у нас теперь любовь, как всякое чувство, не лишена эгоизма. Она должна быть другой, просто обязана, это закон Евангелия, но что людям законы… Все любят устанавливать их сами. И мы часто, не ведая, что творим, делаем зло, которое кажется нам прекрасным. Всем нам свойственно ошибаться. И порой мы защищаем кого-то и убиваем его обидчика, на самом деле — неплохого человека. В гармонии мира страшны даже не те казни и убийства, которые совершаются во имя злобы, во имя личной мести, во имя стихийного звериного чувства, а те, которые совершаются во имя любви к человечеству и человеку. Да, опять парадокс, но правда. Как часто мы пользуемся дьявольской силой… А в результате она пользуется нами. Гордость — источник всех зол. И гордый ум ради абстрактной справедливости готов разрушить все вокруг. Опаснее для нас дружба и соблазны развратного народа, чем вражда их и оружие. Святитель Феофан когда-то сказал просто прекрасно: «Кто к чему прилепляется, тот тем и наказывается».

— Значит, я наказал своих родителей? — усмехнулся Арам.

Бочкарев опять вздохнул:

— Их настоящее наказание еще впереди… Но, насколько я помню, у вашей матери больное сердце…

— Зато здоровая совесть, — пробурчал Арам. — Помните, Петр Александрович, вы как-то вывели жизненное правило: двери любого дома должны быть крепко закрыты для тех, для кого закрыто и сердце?.. И все в порядке.

Ярость клокотала в нем, перехлестывая через край.

Арам вышел из метро поздновато — сначала говорил с профессором, потом задержался у Светланы. Но откладывать разговор с родителями он тоже не мог — хотелось все-таки понять, как они додумались до такого… Или Мурзик наврал? Нет, вряд ли… Но это тоже надо выяснить.

Почти сразу, едва отойдя от вглядывающейся во мрак парка станции метро, Арам почувствовал смутную тревогу. Огляделся… От дерева отделились три темные фигуры. Бритоголовые парни…

У московской ночи тысячи глаз разного разреза. У русской земли десятки разноязыких имен.

Арам прошел мимо темных фигур и двинулся к дому. Но парни последовали за ним.

— Стой, черномазый, все равно не уйдешь! — крикнул один. — Опять морда нерусская! Обрыдли вы нам здесь, понятно?

Арам попытался бежать — с троими все равно не сладишь, и кругом ни души, лишь шумит черный парк да орут горластые вороны, птицы-завоевательницы.

Но они успели быстрее и подставили ногу — Арам с разбега полетел на землю и закрыл руками голову — спасти хотя бы ее… Первого удара он даже не почувствовал, но ботинки у парней были здоровенные… Все стало безразлично — и все ушло куда-то далеко-далеко: Женька, родители, профессор Бочкарев… Осталось одно-единственное желание — выжить… Жить любой ценой, чтобы любить, помнить, чувствовать… От асфальта нестерпимо разило бензином. Только бы жить…

— Эй, пацаны, вы чего-то больно увлеклись, мне кажется, — сказал вдруг кто-то очень знакомым голосом.

Арам с трудом оторвал лицо от земли — Валерий стоял напротив, красиво поигрывая кистями рук. Разминался перед битвой.

— Проваливай! — мрачно пробурчал самый здоровый из ревнителей национальной чистоты. — Пока не тронули.

— А чего же не тронуть? — Валерий подошел поближе. — Можно и слегка задеть… Это не возбраняется.

Парни бросили Арама и угрожающе надвинулись на Валерку. Арам сел и стер со щеки кровь.

— Эй, кореша, это дяди-Борин! — крикнул один из бритоголовых и отступил. — Лучше не связывайтесь!

Но два других отмахнулись.

— Напрасно нарываешься! — бросил здоровяк Панину. — Пожалеешь!

— Нет, не напрасно, — усмехнулся Валерка. — А кто там о чем пожалеет… Это выяснится позже. Вопрос крови становится чересчур кровавым. И никогда не надо бежать туда, куда можно просто дойти.

И Арам заметил, как в его узкой длиннопалой руке интеллигента опасно сверкнул тонкий стилет…

Нос они Араму все-таки разбили, пришлось составлять по кусочкам. Валерий сидел в коридоре больницы и терпеливо ждал, когда кончится операция.

Арам велел родителям не звонить — он с ними больше не общается.

— А жить где будешь? — спросил Валерка.

Арам пожал плечами.

Потом его, перебинтованного — бинты немилосердно кровили, — Валерий с великим трудом отвез на машине в Ясенево. Водители ехать отказывались — может, бандиты какие? Вон один уже весь в кровище…

Арама даже стала забавлять эта ситуация. Валерка влил в него приличную дозу коньяка в качестве обезволивающего и успокаивающего, и теперь Араму все было нипочем.

— Подраться с кем-то — еще не мачизм, — заявил он. — А вот сразу после драки небрежно отряхнуться и попросить: «Налейте-ка мне вина!», изящно это вино выпить и улыбнуться — вот это уже мачизм! И все в порядке.

Наконец Валерка психанул и ультимативно объявил очередному бомбиле:

— Мой друг только что из больницы. После операции. Плачу вдвое! Но нам надо домой!

Бомбила нехотя согласился и потом всю дорогу подозрительно поглядывал на пассажиров в зеркало. Арам посмеивался, Валерка злился.

В Ясеневе Светлана и ее хозяйка тотчас хором заголосили, увидев перевязанного Арама.

— Ему лечь надо, — командовал Валерий. — Ты есть хочешь? Тогда только чаю, крепкого… Тебя Светланой зовут? Давай, Света, шевелись!

На сотовый позвонила мать.

— Валерик, Арам опять пропал. Стасе плохо.

— Он со мной, — пробурчал Валерий.

Мать ахнула.

— Как с тобой?

— Да так, не паникуй… А дальше будет еще лучше. Начинается новая жизнь, как в сказке. С другими действующими лицами.

Галина Викторовна не поняла:

— Ты о чем?

— Да все о том же… Мам, скажи честно: ты знала о том, что придумал Виген Арамович? Ну, эта история с Женей и со мной… Чтобы отвадить Арама от Женьки…

Мать молчала.

— Значит, знала… Айрапетова уговорила пойти на это Станислава Владимировна, это ясно… Но ты… Как же ты могла?! Ничего мне не сказала…

— Я не знала, что это коснется именно тебя… — наконец пробормотала мать. — Думала, найдут кого-то другого… А потом… когда узнала… уже не могла…