появляется на берегу, размахивая здоровенной палкой.

При виде этого джентльмена вы сразу же начинаете ощущать полное отсутствие склонности к дружеской беседе и непреодолимое стремление избежать встречи с ним, не показавшись, однако, невежливым. Вам нужно только одно: выбраться на берег по ту сторону пруда, чтобы тихо и мирно убраться восвояси, притворяясь, будто вы его не заметили. Он же, наоборот, горит желанием схватить вас за руку и потолковать с вами.

Оказывается, он знаком с вашим отцом и хорошо знает вас самих; но и это не побуждает вас к сближению с ним.

Он говорит, что покажет вам, как таскать у него доски и сколачивать из них плоты. Но, поскольку вы и без него отлично знаете, как это делается, его весьма любезное предложение кажется вам несколько запоздалым, так что вы предпочитаете никого не затруднять и ретироваться.

Невзирая на вашу холодность, он настойчиво продолжает искать встречи и метаться по берегу пруда, чтобы вовремя поспеть к месту вашей высадки и приветствовать вас, а энергия, которую он при этом проявляет, кажется вам весьма лестной.

Если он толст и страдает одышкой, вам будет нетрудно отклонить его авансы; но если он человек молодой и длинноногий, — свидание неизбежно. Впрочем, беседа отнюдь не затягивается, так как ведущая роль в ней принадлежит ему, а ваши реплики носят по большей части восклицательный и односложный характер, и вы стараетесь вырваться из его рук при первой возможности.

Посвятив около трех месяцев плаванию на плотах и досконально изучив эту область искусства, я решил перейти к настоящей гребле и вступил в один из лодочных клубов на реке Ли.

Катаясь по реке Ли, особенно в субботние вечера, вы скоро приучаетесь ловко орудовать веслами и увертываться от волн, поднимаемых буксирами, и от озорников, норовящих пустить вас ко дну. Кроме того, перед вами открывается блестящая перспектива овладеть искусством быстро и изящно распластываться на дне лодки, чтобы чья-нибудь бечева не смахнула вас в воду.

Но стиля вы так не выработаете. Стиль я приобрел только на Темзе. Теперь все им восхищаются. Говорят, у меня прямо невиданный стиль.

Джордж до шестнадцати лет близко не подходил к реке. И вот однажды, в субботу, он и еще восемь джентльменов, его сверстников, явились всей компанией в Кью с твердым намерением нанять лодку и пройти на веслах до Ричмонда и обратно. Один из них, лохматый юнец по имени Джоскинз, раза два катался в лодке по Серпентайну и уверял, что это здорово весело — кататься в лодке.

Когда они добрались до лодочной станции, течение было очень быстрое и дул сильный боковой ветер, но их это нисколько не смутило, и они приступили к выбору лодки.

На пристани лежала гоночная восьмерка; она сразу пленила их воображение. Они спросили, нельзя ли получить эту лодку. Лодочника не было, и его заменял мальчик. Мальчик попытался охладить их влечение к восьмерке и показал им несколько премиленьких лодок для семейных прогулок, но это было совсем не то. Они считали, что в восьмерке будут выглядеть куда шикарнее.

Тогда мальчик спустил восьмерку на воду, а они сняли пиджаки и приготовились занять места. Мальчик посоветовал им посадить четвертым номером Джорджа, который уже тогда был чемпионом-тяжеловесом в любой компании. Джордж сказал, что он будет счастлив сесть четвертым номером, и быстренько уселся на носовую скамью, спиной к корме. Кое-как им удалось водворить его на место, и тогда расселись остальные.

Какого-то особенно слабонервного юнца определили в рулевые, и Джоскинз преподал ему основные принципы управления лодкой. Сам Джоскинз сел загребным. Остальным он сказал, что робеть нечего: пусть они просто повторяют в точности все, что будет делать он сам. Они объявили, что готовы, и тогда мальчик взял багор и оттолкнул лодку.

Джордж не мог подробно описать развернувшиеся вслед за этим события. У него сохранилось лишь смутное воспоминание о том, что едва они отошли от пристани, как рукоять весла номера пятого въехала ему в поясницу, и в тот же миг из-под него мистическим образом выкатилась скамейка и он шлепнулся на дно. Он также отметил следующее любопытное обстоятельство: номер второй в это время лежал на спине, задрав кверху обе ноги: по-видимому, с ним случился какой-то припадок.

Под кьюзским мостом лодка прошла боком, со скоростью восьми миль в час, имея на борту единственного гребца в лице Джоскинза. Потом Джордж снова взобрался на свою скамью и попытался помочь Джоскинзу, но не успел опустить весло в воду, как оно, к его величайшему удивлению, ушло под лодку и едва не утащило его за собой.

Тем временем рулевой бросил за борт оба рулевых шнурка и разразился слезами.

Каким образом им удалось вернуться к пристани, Джордж так и не выяснил; он помнил только, что на это потребовалось сорок минут. С моста большая толпа самозабвенно любовалась увлекательным зрелищем; все выкрикивали самые противоречивые указания. Три раза лодку удавалось вывести из-под арки, и три раза ее затягивало обратно, и стоило рулевому увидеть мост у себя над головой, как он снова начинал неудержимо рыдать.

По словам Джорджа, он сильно сомневался в тот день, что когда-нибудь полюбит гребной спорт.

Гаррис больше привык кататься по морю, чем по реке; он твердит, что предпочитает гребной спорт на море. Я — нет. Помнится, прошлым летом, в Истборне, я нанял маленькую лодочку: когда-то я немало упражнялся в гребле на море и поэтому считал, что не ударю лицом в грязь. Оказалось, однако, что я начисто разучился грести. Стоило одному веслу погрузиться в воду, как другое описывало какую-то фантастическую кривую и выскакивало на поверхность. Грести обоими веслами я мог только стоя. На набережной собралось изысканное светское общество, и мне предстояло продефилировать перед ним в этой нелепой позе. На середине пути я не выдержал, пристал к берегу и заручился услугами старого лодочника, который доставил меня обратно.

До чего приятно следить, как гребет старый лодочник, — особенно если он нанят по часам. Какое восхитительное спокойствие, какая умиротворенность в каждом его движении! Ни малейшего намека на суетливую поспешность, на лихорадочное стремление вперед, которое становится сущим проклятием девятнадцатого века. Старый лодочник никогда не утруждает себя попытками обогнать другие лодки. Он нисколько не тревожится, когда какая-нибудь из них обгоняет его, — собственно говоря, они все его обгоняют, если только плывут в ту же сторону. Есть люди, которых это раздражает и выводит из себя; великолепная невозмутимость наемного лодочника во время этого испытания может послужить нам прекрасным уроком и предостережением против