— Ха! — усмехается бан Бриджит.

Мéарана же пристально смотрит на Тень.

— Тебе?

За конфедератку отвечает Гончая:

— Ты успела забыть? Донован сделал однозначный выбор, когда мог вернуться сюда и привезти с собой ее, но не стал. Она спасла его от «принца-лягушки», он ухаживал за ней. Так и образуются отношения. И не забывай одного… — Она указывает на Тень как на бездушный предмет. — Эт’ ник’гда не делают пр’сто так. Каждое слово, что она произнесла с момента появления, каждый ее жест и даже выбранная манера повествования преследуют определенную цель. У каждого пути есть конец? О, тут ты права, не то законы природы перестали бы исполняться. Говоришь, это мы с тобой были в конце пути Фудира? Задай себе лучше вопрос, каким будет финал Равн Олафсдоттр.

— Безымянная мо-охила, схо-орее всехо-о, — засмеялась Тень в тишине. — Но-о, дружо-очхи, это-от рассхаз не о-обо-о мне. Пора поведать про Юц’гу, где плетется обман и строятся заговоры, где в темных проулках скользят Тени… и кое-кто похуже.

Юц’гу некогда называли второй Террой, но это было еще в светлые времена Содружества, когда о связях с Террой говорили открыто и с гордостью. Планета была массивнее, нежели родина человечества, да и гравитация у нее была великовата для мышц и костей. И двигалась она несколько медленнее. Зато у нее была собственная луна, которую поселенцы так и назвали: Джут-Лон-Джи — «вторая Луна», в переводе с одного из древних языков Терры. Но уже внуки их внуков не могли понять, почему же она «вторая», если она единственная, а потому со временем ее имя сменилось на Чадлон. Она тоже была велика, но все же поменьше Луны, а потому казалась лишь крохотным пестиком на фоне гигантской ступы Юц’ги. Поэтому и приливы не были так сильны. Жизнь вышла на сушу, пусть и не овладела ею столь же всецело, как на Терре.

И все же жизнь есть жизнь. Более того, она развилась выше прокариотических криптоформ — того максимума, которого удавалось достичь другим планетам. Это были вовсе не лишайники, украшавшие пушистые щечки Дао Хетты. Единственный океан Юц’ги назвали Кишащим, поскольку его склизкие воды — о боги! — населяли черви! Когда планету открыли, людям оставалось только гадать, какие диковинки они еще на своем пути повстречают.

Впоследствии выяснилось, что ответ на этот вопрос: никакие; вначале они натыкались на один бесплодный мир за другим, а затем их это просто перестало интересовать. Черви? Да они тут же вымерли под биологическим натиском терраформирующих арок. «Халява», — радовались капитаны прошлого. Юц’га еще до их прибытия сделала половину работы. Всего-то и осталось, что почистить воду и населить ее рыбой, насекомыми и улыбчивыми крокодилами да украсить сушу сосновыми лесами, сочными лугами и ароматными рододендронами. Некоторое количество юц-червей сохранили и, внимательно изучив, обнаружили их сходство с терранскими турбелляриями. Вот только долго возиться с ними не стали. Впереди была еще масса дел! Надо было покорять галактику!

Спустя много лет планету стали называть «Тикантам», что переводилось как «видимый горизонт», поскольку ее звезда оказалась самым дальним из солнц Содружества, видимых с Терры невооруженным глазом. Но это имя не продержалось долго, ведь людей вскоре перестало волновать, кто и что там видит с Терры. Последовала эпоха катаклизмов, войн и зачисток. Эпигоны же, когда им наконец удалось спокойно похоронить своих предков, в надежде начать жизнь заново, решили назвать мир прежним именем: Юц’га.

Но его черви потерялись где-то по пути.

Юц’га превратилась в относительно процветающую планету, едва ли вспоминающую, какой значимостью некогда обладала. Все ценное собралось, подобно блестящим побрякушкам в сорочьем гнезде, в Тайном Городе. Юц’гарцы привыкли молчать и делать, что им велят. Время от времени смещение континентальных плит тревожило слои морского дна, и тогда вечерний бриз приносил зловоние.

— Червивый ветер, — говорили местные, хотя никто уже и не помнил, откуда взялось это название.

Кривоград являлся крупнейшим городом округа Авадхи и местом расположения третьего космодрома и нескольких баз Конфедерации. Население говорило на смеси старого тантамижского лингва франка и диалекта жунгво, владевших «Мандатом Небес» до врадди. Для гостей с других планет их маньярин казался старомодным, одновременно забавным и раздражающим. Определенный артикль в нем полностью отсутствовал; формы «быть» и «иметь» исчезали из неполных предложений; отдельные речевые обороты сливались в единое слово, которое украшалось, будто ярмарочное древо, интонациями, мимикой, жестами, а порой — проклятье! — их отсутствием. Так что, даже если вам показалось, что вы все поняли, смысл сказанного мог быть совершенно обратным. «Ну да, конечно, вот прямо уже бегу» — эта фраза особенно любима обитателями соседних миров.

Трактир «Горный дракон» располагался на Нерестовой улице Седьмого района Кривограда, сразу за Кольцевой дорогой. В ближайших окрестностях не было никаких гор, да и драконы там вряд ли водились, так что никто толком не знал, откуда взялось такое название. Зато заведение славилось пивом собственной варки; «Черный Варфоломей».

Домино Тайт был невысок ростом, зато крепко сложен. Волосы его вились тугими черными кольцами, а губы постоянно складывались в добродушную улыбку. Отличный собутыльник, прекрасный собеседник. На одном задании он довел свою жертву до неудержимого смеха прямо в тот момент, когда убивал ее. «Вопящий хохот», — добавлял Домино, когда в очередной раз рассказывал эту уже поднадоевшую всем историю.

Он наслаждался покоем и кружкой «Черного Варфоломея», удобно устроившись в отдельной кабинке у служебного выхода из трактира. Но такие Тени, как Домино Тайт, никогда не бездельничают бесцельно. Он ждал знаков и предзнаменований. На планету он прибыл, чтобы устранить Говорящего юц’гарского Узла. Как только бедолага исчезнет, третий заместитель секретаря министерства информации получит контроль над Межзвездным центром связи, и тогда пакеты сообщений, отправленных через сектор к Дао Хетте, будут проверяться, проходить цензуру и исправляться силами революции. Но пока что Говорящий, пусть и был, считай, почти покойником, находился под защитой лоялистской Тени — Пендрагона Джонса; так что еще какое-то время он мог погулять.