– По словам Софьи, убили. Люди Джимми Салливана, про которого ты мне как-то рассказывал.

– Нда… Из того, о чем ты промолчал, можно было бы изготовить неплохой сценарий для Голливуда.

– Ты все время торопился, Том, и ничего хорошего с этой информацией не сделал бы.

– Позволь мне об этом судить, – уже всерьез злится Молинари. – Ты хоть понимаешь, что всю эту операцию с картинами мог затеять Салли?

Иван на самом деле пытался вписать гангстера в сюжет, который начал выстраиваться у него в голове. Но пока это ему не удалось.

– Я не понимаю, какая у него могла быть роль, – признается Штарк.

– Я пока тоже. Но смотри на вещи реально: если он убил парня, который украл картины, он наверняка нашел его подружку. И картины тоже. Тебе это в голову не приходило?

– Софья сказала, что они успели спрятать картины до того, как Салливан убил этого парня. И что они залегли на дно так надолго, чтобы Салливан их не нашел. Правда, мне в это не очень верится.

Такси остановилось у въезда в узкую Маргарет-стрит. Иван еще не закончил мысль, но Молинари жестом останавливает его и вылезает из машины.

– А не хочешь ли ты просто постучаться в дверь? И расспросить обо всем мистера Суэйна? – спрашивает он Ивана. – Вы же старые знакомые. А раз он не тронулся с места, когда вы передали картины, значит, он ничего не опасается, верно? Вдруг он захочет поговорить с тобой?

Иван вспоминает рассказ Молинари про бейсбольную биту и болезненно морщится. Не говоря уж о том, что разговаривать с Савиным ему уже двадцать четыре года совершенно не хочется. Но умом Штарк понимает, что предложение сыщика дельное. Нет никакого смысла играть в шпионов, прятаться, подглядывать, если Савин – к новой фамилии былого соперника Иван еще не привык – совершенно спокоен и не ждет никаких неприятностей. Не давая себе времени струсить, Штарк направляется к выкрашенной в небесно-голубой цвет двери: на этой улочке, где все дома из красного кирпича, она одна такая. Молинари следует за ним по пятам, будто и не опасаясь новой встречи с пресловутой битой, – и нажимает на кнопку звонка. Из-за двери доносится долгая электрическая трель, но ничьих шагов не слышно. Иван звонит еще раз и еще – но уже очевидно, что мистера Суэйна и его подруги нет дома. С облегчением, которого он совершенно не стыдится, Штарк поворачивается к Молинари и пожимает плечами. Теперь им нечем заняться до завтра, но время вроде бы есть: говорил же Молинари, что картины пока даже не переданы. Разве что съездить в Бруклайн, вдруг Савин со своей Лори сейчас там?

В такси Штарк думает не о том, что они найдут в доме на Брук-стрит, а о завтрашней встрече. Как-то отреагирует госпожа Бартлетт на необоснованную, прямо скажем, теорию Штарка о подделках? Впрочем, никакая ее реакция не удивит Ивана. Он уже привык к неожиданностям; снова, как в Москве шестнадцатилетним юнцом, он представляет себя камнем в потоке, который течение шевелит, но не может унести.

А еще он думает о Софье. Он сегодня отправил ей уже три эсэмэски: прости, люблю тебя, где ты? Не ответила ни на одну. Иван начинает тревожиться, что потерял ее; стоят ли того ответы даже на самые важные вопросы, он не уверен.

Москва – Бостон, 2012

Председателю правления «АА-Банка» Виталию Когану всегда было комфортно работать со своим незримым старшим партнером, Джеймсом Андерсоном. С тех пор как тот снабдил Когана деньгами на создание собственного банка, у них никогда не было разногласий. И даже когда мистер Андерсон сказал Виталию, что у них будет новый неофициальный партнер, чиновник Минфина Валерий Константинович Федяев, Коган не особенно огорчился. Во-первых, такой человек непременно будет полезен, рассуждал банкир. Во-вторых, он был уверен, что американец все хорошо продумал и не позволит никому ломать бизнес, вокруг которого вертится вся его московская жизнь.

В кризис 2008-го у коллег-банкиров развился юмор висельников: «Что будешь делать, когда твой банк разорится?» – «Пойду просить милостыню». – «У кого?!» Виталий, однако, знал, что Андерсон – а теперь и Федяев – найдут для него денег, если понадобится. И может быть, поэтому сумел обойтись без их помощи.

Мистер Андерсон почти ничего конкретного не рассказал Виталию о том, кем он был в Америке; Коган подозревает, что и фамилия у него была другая, но какая – он не знает и знать не желает. Коган вообще любит и умеет пользоваться бритвой Оккама, отсекающей все лишние сущности. Не только чтобы лучше спалось, а и чтобы не отвлекаться от главной цели. Коган строит банк, которым он мог бы гордиться, и пока постепенно вычеркивает из длинного списка те черты «АА-Банка», которые гордости у него не вызывают. «Состав владельцев» в этом тайном списке, который Коган никому никогда не показывал, стоит последним.

И вот теперь, в девять утра, Джеймс Андерсон сидит напротив Когана в его кабинете – секретарше сказано ни с кем не соединять – и смотрит на него своими внимательными, как у крупной рептилии, глазами.

– И где теперь твой Штарк? – спрашивает он обычным своим тихим голосом.

– Улетел, насколько мы выяснили, в Амстердам. Может, хочет недельку там покурить хорошей гидры. Он совсем не авантюрист; думаю, все эти приключения выбили его из колеи.

– А если я скажу тебе, Виталий, что он в Бостоне? Как ты думаешь, зачем он туда поехал?

– Понятия не имею, Джеймс. – Виталий не подает виду, что ошеломлен новой информацией. Да и как Штарк мог попасть в Бостон? Его же вывезли мимо иммиграционного контроля, у него и виза не закрыта, а получить новую за такой срок нереально.

Как бы то ни было, оправдываться Коган не умеет и, по обыкновению, переходит в контратаку:

– А разве, Джеймс, в прошлый раз не вы с Федяевым отправили его туда? Я же никаких деталей предприятия не знаю, просто дал ему контакты твоего знакомого в Бостоне, чтобы он выбрался и перевел деньги. Наверняка вам лучше знать, зачем он опять туда поехал.

– Отправил его туда действительно Федяев. А возвращал оттуда – я. Детали хотелось бы опустить. Скажу только одно: я не знал о его планах ехать туда снова. А Федяев, кажется, сидит где-то под присмотром федералов и вряд ли мог с ним связаться. Вот поэтому я и интересуюсь, что ты знаешь об этой его поездке.

– Знаю только, что дал ему отпуск на две недели, чтобы он отдохнул. Ты ведь не сказал мне, что нужно ограничивать его передвижения.

– Ты прав, я сказал тебе слишком мало. Я тебя не виню. С другой стороны, ты задаешь мне так мало вопросов, что мне иногда кажется, будто ты боишься запачкаться. Будто ты надел такие белые перчатки и только в них готов пожать мне руку. Я прав?

Коган знает, что мистер Андерсон прав абсолютно, и эта его правота не сулит младшему партнеру ничего хорошего. Но он все-таки считает старика своим другом и не видит смысла лгать ему в глаза.

– Джеймс, я не задаю тебе неудобных вопросов, на которые не хочу знать ответы, потому что мне с ними будет неуютно. На этом стоит наше партнерство. По крайней мере, мне так казалось.