Его обиженно оттолкнули от себя, спрыгивая со стойки и бросаясь в прихожую. Ключи. Ключей в замке нет. И на привычном месте нет. Ей не выйти.

— Что, всё-таки очередной побег? Я начинаю разочаровываться, — прилетело ей в спину. Максим хотел ещё что-то сказать, но осёкся заметив трясущиеся плечи. — Нечестно! Вот только реветь не надо, — наверное, для всех мужчин женские истерики — это как удар ниже пояса. Видимо, потому что они не имели ни малейшего представления о том, как стоит вести себя в подобных ситуациях.

К нему резко развернулись, и в следующую секунду Майеру зарядили звонкую пощечину. Женя стояла злая, как сто чертей. Глаза на мокром месте, зубы стиснуты в гневе, а носовые крылья раздуваются, как у быка перед атакой.

— Притащил сюда, чтобы издеваться?

— Нет, — игнорируя неприятную пульсацию на покрасневшей щеке ответил тот. Заслужил. За дело. — Вообще-то, чтобы поговорить. Ну и тр*хнуть… — так, чтобы она потом пару дней встать с кровати не могла. Так, как тр*хал её последние недели во сне. Едва ли каждую ночь. Долго, жёстко, страстно.

— Ну так и тр*хни уже! Хорош языком чесать!

Второй раз повторять не пришлось. Просьба была моментально приведена в исполнение. Её схватили в охапку. Жадный поцелуй выбил кислород из лёгких. Жадный, глубокий, подчиняющий. Аккуратные ноготки со свежим маникюром впились в его плечи с такой силой, что обещали процарапать бороздки по коже прямо через толстовку. Пускай. Пускай оставляет автографы. Лишь бы была рядом. Лишь бы просто была рядом.

Ткань женской футболки затрещала — с таким остервенением её стаскивали, обещая разодрать на лоскуты. Его верхняя одежда тоже уже валялась в ногах. Мало. Полностью. Нужно как можно скорее раздеться полностью. Чтобы стать одним целым. Чтобы рисовать дыханием по её обнажённому телу. Чтобы слушать, как срывается её голос от громких стонов. Чтобы любить друг друга пока есть силы и не думать ни о чём.

Любить так, словно это мог быть их последний раз. Вот только это не так. Это лишь начало. Сегодня им уже точно никто не помешает, а что делать потом… А что делать потом они решат завтра. Он решит. Но не сегодня. Сегодня есть дела поважнее.

Возведённые для съёмок конструкции техноутопии, состоящие по мнению сценаристов из прозрачного поликарбоната и покрашенного под металл гипсокартона, разбавлял огромный зелёный задник. Тот самый, на котором потом с помощью компьютерной графики будет рисоваться недалекое будущее с летающими шаттлами и устремляющимися ввысь стеклянными небоскребами. А на фоне всего этого безобразия вершилась судьба человечества. Как всегда.

— Ты не сможешь подчинить себе людей!

— Умоляю. Не стану отрицать, тотальная власть одно время меня привлекала, однако это ведь так банально. И долго, — манерный жест. — Зачем усложнять самой себе жизнь?

— Что же тогда?

— Мне всего-то и нужен, что контроль над верхушкой эволюционной цепочки. Заполучу их, и двери в кибермир открыты.

— Совет? Тебе до них не добраться. Их надёжно охраняют.

— Вот скоро и узнаем. Уведите их, они мне наскучили, — подчиняясь сценарию два здоровенных перекаченных абмала с отличительными чертами: шрамом на всё лицо и татуировкой, выглядывающей из-под ворота рубашки, выволокли из действующих декораций главных героев: будущую сладкую парочку. Куда уж без хэппи-энда и любовной любови в современном кинематографе?

Женя тем временем начала активно жестикулировать, притворяясь что включает большой голографический экран, на котором что-то начинает печатать и переносить по воздуху: детали так же потом нарисуются с помощью графики. На выходе картинка будет смотреться, наверняка, эффектно, однако сейчас она чувствовала себя до дурости глупо. Сложно было не заржать от этой клоунской пантомимы. А ведь нельзя. Её героиня — холодная и расчетливая дама, с весьма эпизодическим чувством юмора.

— Роман, навести нашего старого друга, — дала она наказан ещё одному своему "слуге", мельтешащему на заднем фоне.

— А если будет артачиться?

— Тогда напомни ему, что стало с его предшественником. Уверена, потеря… — по павильону, где как раз подбирался, но так и не подобрался кульминационный момент завершения сцены, вдруг зазвонил телефон. От басов и завываний AC/DC на рингтоне подскочили все.

— Стоп съёмка! Какого чёрта??? — взвизгнув, гневно затряс короткими ножками пухленький режиссёр, похожий на букву О. Настолько же нелепый насколько сварливый. Зато с несколькими удачными художественными картинами за спиной и выставленными дома на полочке в ряд наградами. — Я кому велел оставлять гаджеты в костюмерной???

— Простите. Это мой. Я забыла, — виновато вжала голову в плечи Женя, торопливо покидая декорации и устремляясь к туалетному столику, закрепленному за ней. Даже на стуле, в лучших традициях Голливуда, было наклеено её имя.

— Забыла??? Она забыла??? — боже, у кого-то сейчас будет инфаркт. — Отключай свою тарахтелку и марш обратно! Снимаем сцену заново!

Делать нечего. Пришлось сбросить звонок от Макса, включить безвучный и продолжить дальше порабощать мир будущего, построенный на цифровых алгоритмах и чипированых микросхемах.

Снова закопошился творческий улей. Кто-то что-то поправлял, асистенты возвращали на место атрибутику, гримёры поправляли макияж и причёски актёров. Всё так суетливо, стремительно: раз-раз и готово. Операторы отточенным движением настроили камеры на нужный ракурс. Прибежала девчонка с хлопушкой.

— "Центриум", сцена пятнадцать, дубль четвёртый…

Разгорячённые обнажённые тела, одно дыхание на двоих и нарастающее в преддверии новой порции ласк предвкушение. Сумасшествие. С ним каждый раз что ни секс, то какая-то феерия.

Она сидела сверху на Максе. Взлохмаченные волосы каскадом падали на её лицо, когда она склонилась к нему. Хвост давно распустили, чтобы было удобнее натягивать их на кулак.

— Что? — на неё так смотрели. Как на неё смотрели…

— Никогда так больше не делай.

— Ты о чём?

— Не исчезай.

— Я уже говорила…

— Да мне плевать, — от очередного пьянящего поцелуя заныли опухшие истерзанные губы. Заныли так приятно. И сердито, когда их оставили в покое. Нет. Они требовали продолжения. Требовали, чтобы их мучили дальше. — Ты моя, слышишь? — сильные руки, скользящие от бедра к талии, плавили под собой кожу, вызывая из нутра очередной восторженный стон.

— Слышу…

— Я люблю тебя…

— Женя, твою мать! Ты уснула??? Спустись с небес на землю!!! — вырвал её из убаюкивающих воспоминаний недавней ночи писк режиссёра. — Твоя реплика!

— Ой, да. Простите. Эм… — на чём они остановились? В голову лезли только доводящие до мурашек картинки, от которых уж совсем некстати всё сводило внизу живота.