Спецназовцы живо насели на пленника, заломили ему руки и умело связали их за спиной.

– Ну, что, красава, добегался? – злобно спросил Локис, и у Виктора Викентьевича все внутри похолодело. Говорил Володька по-русски, и этой русской речи Еременко испугался как огня. Меньше всего ему хотелось попасть в руки российских правоохранительных органов. А то, что эти ребята принадлежат именно к органам, сомнения не вызывало. Простые спасатели по снегам с автоматами не бегают и не спасают потерпевших крушение таким вот варварским способом – с помощью протянутой поперек дороги веревки, и уж во всяком случае, не связывают пострадавшим за спиной руки…

– А ну-ка, животное, давай топай в нашу карету. – Локис стволом автомата подтолкнул пленника в спину, указывая нужное направление, и Еременко покорно зашагал к аэросаням, хорошо замаскированным между торосами.

«Дурак! – мысленно ругал себя Виктор Викентьевич. – Распустил слюни, размечтался… – Обида тисками сжимала сердце. Еще несколько минут назад все казалось таким радужным, а перспективы такими солнечными, и вот жизнь переменилась в одно мгновение. – Жрать надо было меньше, – продолжал укорять себя несостоявшийся мультимиллионер. – Расслабился, идиот. Как же, погони нет! А вот они, архангелы… Надо было гнать, не останавливаясь. Дурак! Скотина безмозглая!»

В определенном смысле Виктор Викентьевич был прав, обзывая себя последними словами. Если бы не его завтрак…

Пока Кондратьев возился с исковерканной пулями машиной, Локис провел небольшую рекогносцировку. Он взобрался на один из ближайших утесов и в отсутствие снегопада прекрасно разглядел в бинокль снегоход Виктора Викентьевича. Машина Еременко еще двигалась, но по какой-то странной дуге, и Локис стал прикидывать, как и где можно перехватить беглеца, делая в блокноте пометки неровностей местности. Он уже было собрался спускаться вниз, как заметил, что снегоход Еременко остановился. Володя еще раз поднес бинокль к глазам и, увидев, что Виктор Викентьевич собирается устроить привал с приемом пищи, кубарем помчался к аэросаням.

– Смотри! – еще издали закричал он Кондратьеву, размахивая блокнотом. Подбежав, он положил перед другом исчерканный листик и затараторил: – Я видел Еременко. Он вот здесь. – Локис ткнул авторучкой в блокнот и начертил крестик. – Остановился на привал. Судя по всему, минут на двадцать.

– С чего ты так решил? – полюбопытствовал Александр.

– Консервы достал, – коротко ответил Володя, – жрать будет. А это минимум минут пятнадцать. Далее. Мы с тобой – вот здесь. – Он снова вернулся к импровизированной карте и нарисовал на ней кружок. – Едет он странно, – продолжал Локис, – не по прямой, а как-то по дуге. – Он пунктиром нарисовал маршрут Виктора Викентьевича. – Даже если он после привала изменит курс, то мимо этой гряды торосов ему никак не проехать. Если только он решит развернуться назад, что вряд ли, – продолжал излагать свою мысль спецназовец. – Если мы пойдем наперерез, к концу гряды, то мы вот в этой горловине его как раз и перехватим, – он победоносно ткнул острием в искомое место предполагаемого пленения.

– А как мы его остановим? – задумчиво поинтересовался Кондратьев. – Не стрелять же по снегоходу. Можно ведь этого чмошника случайно задеть.

– Я так сверху прикинул… – Локис помахал в воздухе авторучкой. – Короче, там две скалы стоят почти рядом. Если между ними натянуть фал, то либо мы его из седла выбьем, либо снегоход завалим. Было бы только за что зацепить.

– Ну, так чего мы стоим? – встрепенулся Кондратьев. – Времени в обрез. Вдруг ему консервы не понравятся?

– А машина работает? Исправил?

– Садись, – коротко приказал Александр вместо ответа, и аэросани понеслись по льдам, мелькая за торосами и оставляя в воздухе черный дымный выхлоп…

– Вертолет… – почти шепотом произнесла одна из стюардесс, прислушиваясь к еще невнятному, далекому шуму винтокрылой машины. – Честное слово – это же вертолет!!! – крикнула она громче и вместе со своей напарницей, второй выжившей бортпроводницей выбежала из натопленной палатки. Девушки задрали головы вверх, пытаясь разглядеть винтокрылые машины, но хоть метель и прекратилась, облачность была еще довольно низкой, и, кроме серой дымки, на небе ничего видно не было. Однако шум двигателей с каждой минутой становился все отчетливее. Услышали его и многие из уцелевших пассажиров злополучного рейса. Они тоже стали выбираться из палаток, с тревожной надеждой поглядывая на небо и перебрасываясь скупыми репликами. Главным же словом, которое звучало среди людей наиболее часто, было: «Спасены…»

Американские солдаты попытались было вернуть людей в палатки, мотивируя это тем, что резкий перепад температур теплого воздуха внутри и холодного снаружи может очень негативно сказаться на ослабленном организме пострадавших, но даже доктор из числа пассажиров только сердито отмахнулся:

– Да идите вы к черту, – сказал он со слезами на глазах. – У людей сегодня второй день рождения. Не мешайте им наслаждаться жизнью.

Загнать обратно в палатки людей, столько переживших за каких-то полтора коротких суток, – было невозможно. Палатки покинули даже раненые. Люди так и стояли, глядя на небо, пока из дымки не вынырнула первая машина, за ней другая, третья…

Крики радости и восторга прокатились над ледяной пустыней. Люди стали обниматься и поздравлять друг друга, невзирая на чины и ранги, на бизнес-класс и места в хвосте…

Пока винтокрылые машины совершали заход на посадку, всеобщим голосованием было принято решение: каждый год в этот день все, кто сможет, должны собраться здесь, в Гренландии, как раз на полпути между Европой и Северной Америкой, чтобы отметить день своего чудесного спасения и помянуть тех, кто до него не дожил… В голосовании приняли участие все, даже арабский шейх, и приняли предложение единогласно.

– Если у кого не будет денег на поездку, – горячился мусульманин, – звоните мне, я все устрою! – Номер телефона, однако, он не давал. Наверное, от переизбытка чувств.

Вертолеты меж тем один за другим приземлились, подняв в воздух вихрь снежной пыли, и из них бойко, словно горошины из стручка, посыпались журналисты, стараясь первыми дорваться до добычи, нагло отталкивая медиков и спасателей. Защелкали вспышки фотокамер, зашелестела пленка диктофонов… «Что там было? Как ты спасся?» – каждый лез и приставал… Хамовато-настырная братия вела себя так, словно бегала среди кинодекораций, без спросу заглядывая в палатки, снимая на видео, выспрашивая чуть ли не интимные подробности, вроде: «А как вы тут обходились без туалетной бумаги?» и «Что вы почувствовали, когда горели?»

Вопросы словно цунами обрушились на порядком растерявшихся пассажиров. Самое интересное, что ответов, в общем-то, никто и не ожидал. Пресса работала по принципу: задал вопрос – не дожидайся ответа, задавай следующий. А потом мы «нарежем» нужных слов или в крайнем случае – сделаем закадровый комментарий. Главное – антураж. Окровавленные лица, переломанные кости, слезы ужаса и радости…