Однако, приехав на ферму, Нед никого не увидел. Но случайно, столкнулся с тем, кого меньше всего хотел видеть, с Симоном Бентвудом. Тот брел по двору, опираясь на палку.

Когда на следующее утро Нед проезжал мимо калитки, там стоял Рэнди Симмонс. С точки зрения Неда, Рэнди был уже стариком и хорошим работником. Он не слышал о нем ничего плохого, кроме того, что он любил поболтать в пабе. Нед небрежно поинтересовался, где его хозяева, на что Рэнди ответил:

— Да все подались в Шилдс. Я тут сейчас царь и бог, хотя только Лэрри Фенвик у меня на посылках. А у него в голове пусто.

— Ты не поможешь мне?

— Ладно, парень, — согласился Рэнди, — если не придется платить.

— Ты не передашь письмо молодой хозяйке? Это очень личное письмо, понимаешь?

Рэнди ухмыльнулся и сказал:

— Отчего же, понимаю. Я вообще много чего понимаю, мимо меня ничего не проскользнет.

Нед вынул письмо и протянул его Рэнди.

Через два часа, войдя на кухню, где сидел хозяин, Рэнди как бы случайно выронил письмо.

— Что это? — грозно спросил Симон, а Рэнди поднял письмо с каменного пола, бормоча при этом:

— Ерунда, хозяин, всего лишь письмо.

— Давай его сюда!

Рэнди спрятал письмо за спину и заявил:

— Оно не вам, хозяин.

— Не мне? — взревел Симон, протянул руку и потребовал: — Все письма, которые приходят в этот дом, они все мне. Давай сюда!

Рэнди с наигранной неохотой отдал письмо, и тут на этой самой кухне, весь мир перевернулся с ног на голову.

Симон Бентвуд прочитал часть письма своей изумленной и по-настоящему перепуганной жене:

«Моя дорогая, Нед передаст тебе это письмо, в котором я хочу сообщить, что, к сожалению, Жозефина отплывает раньше, чем предполагалось, так что я утром в воскресенье поеду в Ливерпуль. Но во вторник вернусь».

Симон держал листок бумаги обеими руками, тряс его и не сводил взгляда с жены. Отдышавшись, он продолжил:

«Моя дорогая, ничто и никто не сможет разлучить нас. Ты моя и я твой до самых последних дней наших жизней. Я буду на нашем месте во вторник вечером. До встречи, любовь моя. Твой Вилли».

Симон скомкал листок в руке и заорал:

— До последних дней наших жизней! Так запомни, хозяин Вилли Сопвит, дни твои сочтены. Я уж постараюсь! — Он было ринулся из кухни, но резкая боль в спине заставила его прислониться лицом к стене, которую он и начал молотить кулаками. Его стоны разносились по всему дому. Когда немного отпустило, Симон повернулся, взглянул на жену и крикнул: — Где она? Найди ее и приведи!

Люси мужественно ответила:

— Сначала успокойся.

— Ты! Ты! Женщина! — Симон с трудом оторвался от стены и спотыкаясь направился к коровнику, где ожидал увидеть Норин. В это время Рэнди Симмонс уже предупредил ее о надвигающейся грозе. Он объяснил, что не виноват, так, мол, вышло, что он искал ее, но случайно выронил письмо при Симоне.

Рэнди все еще продолжал сбивчиво извиняться, когда дверь распахнулась, и Симон Бентвуд, не говоря ни слова, схватил Норин за шиворот, и потащил отчаянно отбивающуюся дочь через двор в кухню. Там он швырнул ее в кресло-качалку с такой силой, что качалка бы перевернулась, но Люси попридержала ее. Симон наклонился над дочерью и заорал ей в лицо:

— Ты, маленькая потаскушка! Надо же, каждый день тебя видел и не догадывался. Проклятый дурак. Слепой, как и он. Но теперь слушай меня, мисс. — Он сгреб в кулак ворот ее платья и притянул дочь к себе. — И хорошенько слушай. Я скорее соглашусь, чтобы ты умерла, чем позволю ему снова к тебе приблизиться или, тем более, к тебе прикоснуться. Ты слышишь? Я его убью. И пусть меня повесят, но я не допущу, чтобы ты путалась с этой компанией.

— Тогда… тогда тебя повесят. Вилли мой, а я — его. Ори, сколько хочешь.

Симон наотмашь ударил Норин по лицу — качалка перевернулась. Люси бросилась к мужу и закричала:

— Оставь ее, иначе врежу тебе кочергой!

— Уйди с дороги, женщина! — Он размахнулся и ударил жену, Люси отлетела в сторону. Симон, с трудом удержавшись на ногах, схватил Норин, проволок ее через кухню и холл, вверх по лестнице. Она попыталась ухватиться за перила, но он злобно отодрал ее руку, и она вскрикнула. Распахнув ногой дверь, он втолкнул дочь в спальню и просипел: — Будешь сидеть здесь, пока не одумаешься. Сиди сколько угодно. Буду кормить и поить тебя, как скотину, но ты не выйдешь из этой комнаты, пока не придешь в себя.

Симон вышел и повернул ключ в замке. Он хорошо помнил, что дверь запиралась впервые, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы провернуть ключ. Засунув ключ в карман, Симон вышел во двор, приказал Рэнди Симмонсу заложить коляску, и отправился в особняк.

Так вышло, что Вилли не поехал в Ливерпуль провожать Жозефину. Врач обнаружил у него легкое сотрясение мозга и велел лежать несколько дней. Когда доктор его осматривал, Вилли спросил:

— А не мог удар по голове улучшить мое зрение, я имею в виду, в правом глазу?

— Улучшить зрение? — Доктор хмыкнул. — Сомневаюсь.

— Помните, когда Лиззи Гэмбл три недели назад сломала ногу, вы ведь были у нас в этом же костюме, верно?

Доктор посмотрел на свой костюм.

— Да, вроде бы так.

— Я тогда заметил, что материал в полоску. Довольно необычная ткань, не для строгих приемов.

— Правильно, не для строгих, — доктор широко улыбнулся.

— Так вот, — Вилли провел пальцем вдоль полоски на рукаве доктора, — тогда мне не удалось разобрать цвет полоски, а сегодня я вижу, что она синяя. Я прав?

— Да, абсолютно.

— Вот и ответ на мой вопрос: может ли удар по голове улучшить зрение?

— Не уверен… Но, возможно… Не надолго… Как говорил мне доктор Блэкман, в твоем правом глазу поражены нервы — на них могут влиять как нервное напряжение, так и физическая нагрузка. Удар мог подействовать на сетчатку, и она сдвинулась. Но может сдвинуться и обратно. Не знаю.

— Но я схлопотал удар, уверен, сетчатка сдвинулась.

— Да-да, наверное. — Доктор покивал головой. — Но я бы не слишком радовался.

— Если затронуты только нервы, разве нельзя сделать операцию?

— На глазных нервах? Ха! — Доктор засмеялся. — Сомневаюсь. Нервы — странная штука, от них всего можно ждать, а тут еще глазные нервы. Давай посмотрим, насколько устойчивым будет улучшение, хорошо? Может быть, снова попробуем очки, хотя я знаю — раньше они тебе не помогали.

— Как скажете, доктор. Да, кстати, смогу я куда-нибудь поехать, когда голова перестанет кружиться?

— Ну нет! Никаких поездок! Об этом не может быть и речи, по крайней мере две недели. Ты должен отдыхать.