chitay-knigi.com » Приключения » Поездка в Обонежье и Корелу - Владимир Николаевич Майнов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 67
Перейти на страницу:
гребут Даниловские работники (псковичам не дали они везти нас, да они и плохи в деле), а когда подойдет бережок полоненькой, то весла в сторону, лодку быстро направляют к берегу, сдадут на берег потяжень (веревку пропущенную чрез отверстие в мачте и привязанную к корме), а мальчонка верхом на тяговой то и дело пошел покрикивать: «год! год! ну!» причем ни разу не изругает животину» подобно нашим православным возчикам, которые не только лошадь, а и мать родную изругают как нельзя хуже. Вообще кстати будет здесь заметить, что во всю поездку свою я ни разу не слышал той милой для русского сердца ругани, про которую один поэт объявил, что она для русского человека «как соль ко щам, как масло к каше». Скоро добрались мы до первого Выговского порога, бросили лодку и, обойдя порог, случившийся как раз у Даниловской мельницы, в которой кроме старика мельника никто не живет, — за порогом взяли новую лодку и снова потянула нас сытенькая Даниловская лошадка вперемешку с горбами Даниловских работников. На счет человеческого горба положение в сих местах злачных существует такое: на казенную надобность оный горб обязан работать безвозмездно, а на частную надобность с платой; положим, подорожная у меня на пару, положение за лошадь с версты 2,5 к., а верст всего 20 — значит 2, 4 и 6 гребцов получат за 20 верст гребли всего один рубль, т. е. либо по полтине, либо по четвертаку, либо по 162/3 к. на брата. Ясно, что от путника зависит не стесняться таким положением для человеческого горба, что конечно не мало веселит гребцов, да и путнику выгодно, так как гребцы, зная о таком невнимании к положению от прежних гребцов, тотчас делаются и предупредительны, и разговорчивы и все такое, — а нашему брату, бытописателю, оно и на руку. — Часу во втором причалили мы наконец к Сергиевской, расположенной на правом берегу Выга и прежде, до Мамаева разорения, бывшей как бы одною из вассальных деревень Данилова. Жители не бедны, если судить по наружности; но по правде сказать, в здешних местах трудно узнать по внешнему виду избы, кто беден и кто богат, так здешний житель живет чистенько и хозяйственно, постройка у него по большей части прекрасная, двух-этажная, комнаты большие, образов везде много, у всех над дверями и окнами та же надпись, красиво выведенная тушью и суриком: «Христос с нами уставися, всегда и днесь тем же и во веки. Аминь.» У всех найдется что поесть, хоть и не ахти свет что, а на голодный желудок так-то сходит, что и на поди! Солдатик один «бистрочный» так в три этажа в Сергиевской выстроился, на самом бережку, да кабы его дом — да на юг, так у любого помещика такого логова не отыщешь; двери и окна были расписные и все Лексинского мастерства, на стенах картинки висят душеспасительные и чистота решительно необыкновенная. В Сергиевской можно было нанять тележку и отправиться в Лексу, так сказать, на почтовых; но и проклял же я этих почтовых! дорога убийственная, идет она все время по болотине, устланной ветвинами, вероятно с тайным намерением сделать путь более удобным, но на самом деле эти 12 верст солонее пришлись мне даже, чем путь по Сегеже, где и намека нет на какую либо дорогу. Верст за 5 от Лексинского монастыря лес начинает редеть и телега с трудом взбирается на гранитную голую сельгу, которая тут же у самой дороги красивым щельем вдается в прелестнейшую речку Лексу, наполняя ее лудою и образуя порог за порогом; остановленная в своем течении Лекса не поддается, бушует, ценится и так и прыгает чрез валуны футов в 10 вышиною. Но вот живописная Лекса отошла куда-то в сторону — и перед нами холмик, а на нем старинная сосна и древний, древний крест — это и есть то место, уединением которого прельстился инок Корнилий и на котором построил впервые свою «хижу». Проехали холмик — чьи-то дрянненькие избы на дороге; не надо и спрашивать, кто живет здесь — ясно, что это Псковичи — переселенцы; отвернемся от этих позорных избенок; ямщик словно поймет мысль, вас волнующую, да так приударит по всей по паре, что и не заметить, как уже телега подлетает к какой-то чистенькой избушке и старичок какой-то уже суется за вещами — это Лексинская странноприимница, когда-то доставлявшая Лексинскому монастырю тысячи, а теперь служащая лишь притоном для чиновников, да для нашего брата гулящего человека.

LVII

Весьма сожалел я, что у меня не было с собою фотографических аппаратов, потому что Лекса до того красива, что могла бы занимать не последнее место в среде прелестных видов России. Даже и теперь, когда все здесь разрушено, гниет и доставляет лишь небольшую возможность заключать о минувшем, и теперь даже есть еще на что полюбоваться Когда-то это было полно народа, кипела здесь жизнь, шла работа — теперь в Лексе пустыня: изредка лишь пробредет куда-нибудь большуха или какая либо из её старух, да пьяненький псковитянин залезет не в свой поселок с площадным ругательством своим. Заручившись своею дружбою с даниловским большаком, я уже не боялся неразговорчивости большухи, и действительно, по первому же разу узнал от неё все, что она сама знала. Как женщина, да к тому же и женщина старая и болезненная, она всякое слово свое сопровождала слезами и, когда бывало расплачется, то дела уже от неё не жди, а давай ей слезу пустить вволю и тогда опять начинай подходцы. Да она мало и вообще дела знает — видимо она ошеломлена событием 1855 года до того, что и память-то у неё отшиблена. Прежде в Лексе было до 700 женщин; тут же была и грамотная, в которой воспитывались дочери местных жителей и иногородних. Много толковали про Лексинскую безнравственность, уверяли даже, что прудок лексинский, кроме рыбы, еще изобилует и трупами младенцев. Но странное дело! Уж кажется искали к чему-нибудь придраться ревнители православия и общественной нравственности, отчего же ни разу не было открыто подобного преступления? Все это одна чепуха, одни наговоры старых салопниц на Лексу. Быть может и не особенно чуждались лексинские жилицы мужского общества, быть может и увлекались кой-кем, но ненормальность монастырской жизни, конечно, всегда будет порождать охотку к запретному плоду, а тут еще прелестные виды, лес, месяц сияет, соловей свищет — поневоле иную девицу весною станет позывать на любовь. А тут еще и

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 67
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.