Перья петуха отливали бронзовым блеском. Он встряхнул ярким, словно пламя, хохолком, отбрасывая лучи света. И те, кого касались эти лучи, кричали и пятились, словно обжегшись об угли. Вокруг дрожали и тряслись здания, словно курятник, набитый перепуганными наседками. Солома и тростник отрывались от крыш и падали вверх, оставляя зияющие дыры. На улицах появлялись трещины, расходились камни, утекал гравий. Лужицы взлетали в воздух коричневым дождем. Тем существам, кто был меньше ростом, приходилось хвататься за свесы крыш, чтобы их не унесло вверх.

Не-Трисс почувствовала, как ее тело становится невесомым и пустым. Где-то над головой ее манила неведомая бездна. Она крепко зажмурилась.

— Мы хотим, — завопила девочка во всю силу своих легких, — поговорить с Сорокопутом!

Один голос перекрыл гомон. Он не был громким, но заставлял прислушаться к себе, словно скрипичная нота, прорезающая бурю.

— Оставьте их. Я поговорю с этими леди… если они закроют голову птицы.

Щипки и царапанья внезапно прекратились, и Не-Трисс открыла глаза, обнаружив, что толпа отхлынула от нее с протестующим шипением. Трясущейся рукой она набросила ткань на голову петуха. Потребовалась секунда-другая, чтобы мир с щелчком и треском встал на место. Когда голова перестала кружиться, Не-Трисс обнаружила, что стоит посреди пустой улицы и видит только мимолетные движения в окнах и на перекрестках. Пен, испуганно задыхаясь, цеплялась за ее руку. Дальше по улице Не-Трисс увидела мастерскую с распахнутой дверью. У входа стоял невысокий плотный мужчина в шляпе-цилиндре. Он был в одной рубашке без пиджака, как будто вышел покурить. Она неотрывно смотрела на него, а он небрежно махнул рукой, приглашая ее подойти. Не-Трисс вместе с Пен, не отпускающей ее руку, осторожно приблизилась.

Шагая в сторону мастерской, Не-Трисс заметила, что ее стены густо покрывает тусклая серая солома, которую кое-где прорезают влажные зеленые побеги. Мужчина не стал их ждать, он нырнул обратно под низкий свес крыши и скрылся в лавке. Идея последовать за чужаком в его логово не казалась привлекательной, но оставаться на улице Не-Трисс хотелось еще меньше. Пен тихо дрожала. Ее лицо все еще было бледным, но, к облегчению Не-Трисс, взгляд потихоньку обретал привычную растерянность и враждебность.

— Это он! — дрожащим голосом воскликнула Пен. — Тот второй мужчина, который был у Гриммера! Друг Архитектора! Тот самый, который призвал тебя из воды!

Не-Трисс уже догадалась. Ее туманные воспоминания о том, что она видела из-под воды озера, хранили очертания двух мужчин, стоящих над ней на берегу. Тот, что выше, без сомнения, был Архитектором, а рядом с ним стоял кто-то ниже ростом и толще.

— Да! Он и есть Сорокопут, и мы спросим его об Архитекторе. Он может и не быть нашим врагом. Но маловероятно, что он наш друг. — Не-Трисс, оказавшись вплотную к двери, облизнула губы. — Пен, держись как можно ближе ко мне. Здесь повсюду обман и ловушки. Ничего не ешь. Не танцуй под музыку. Ничего не трогай. И, — быстро добавила она, заметив, что на лице Пен проступает упрямство, — не позволяй мне делать ничего такого. Мы должны наблюдать друг за другом.

Одной рукой крепко прижимая закутанного в ткань петуха, другой изо всех сил охватив Пен, Не-Трисс вошла в мастерскую.

Внутри было сумрачно. Тусклый свет большей частью лился сквозь дверь, и несколько бледных пятен отбрасывали узкие окна. Сверху, над тяжелыми балками, Не-Трисс заметила колючую солому. Там и сям стояли столы, около дюжины, все заваленные инструментами, фарфоровыми ручками, травами и перьями. На этажерках и в шкафчиках были выставлены десятки кукол, почти все недоделанные. Большинство из них сооружены из зеленых побегов, листьев, фарфора и дерева. Все они были размером с ребенка, как правило, младенца, но кое-где виднелись фигуры детей постарше и даже взрослых женщин с выпуклыми животами, намекающими на беременность.

Не-Трисс ощутила беспокойство, заметив, что ближайшие куклы поворачивают к ней недоделанные лица, враждебно глядя на нее стеклянными глазами.

Мужчина, который пригласил их, сидел в маленьком кресле-качалке, наблюдая за гостьями темно-серыми глазами, чуть более яркими, чем пуговицы на солдатской шинели. Теперь, увидев его вблизи, Не-Трисс поняла, что он не намного выше нее самой. Лицо тяжелое, бульдожье. Кудри под цилиндром седые. На удивление длинный, с чуть загибающимся кончиком, нос натолкнул Не-Трисс на мысли о хищных птицах.

— Мистер… мистер Сорокопут? — уточнила Не-Трисс. Она не была уверена, как следует вести себя в этом странном месте.

— Просто Сорокопут.

Мужчина ухмыльнулся. На долю секунды Не-Трисс показалось, что перед ней не человеческое лицо. Захлопнувшийся клюв птицы. Изогнутый клюв, хитрый, умный, но жестокий. Потом впечатление рассеялось, и ей снова улыбался мужчина в цилиндре. Он махнул в сторону двух потертых стульев, обитых синим бархатом. Девочки сели, и он вопросительно поднял брови.

— Что ж, и правда неожиданно. — Сорокопут говорил с искренней радостью и удивлением. — Да, могу уверить, что не ожидал увидеть здесь тебя. Да еще в компании малышки сестры! — Он подался в сторону Не-Трисс с заговорщицким выражением лица. — Ты же знаешь, что сделала малютка Пенни, да? С доверчивой бедняжкой Терезой?

— Да, — быстро ответила Не-Трисс, заметив, что Пен залилась краской.

Сорокопут кивнул, по виду еще более довольный, и бросил взгляд на Пен.

— А ты, ты с удовольствием бродишь по улице с этой, правда? Она тебя не пугает?

— Я ничего не боюсь, — ледяным голосом ответила Пен.

— Чудесно. — Сорокопут задумчиво взглянул на царапины, украшавшие щеку Пен, и хихикнул со смесью радости и восхищения. — Почему бы и нет? Что такое незначительные увечья и предательство между друзьями? О, не надо смотреть на меня так кисло. Я впечатлен. Не помню, когда я последний раз был под таким впечатлением.

Произнося эту тираду, он время от времени бросал взгляды на Пен, но больше рассматривал Не-Трисс. В его глазах читались любопытство, одобрение и даже гордость.

— Чудесно, — сказал он сам себе. — Ты чудо, если я могу так сказать.

— Это вы меня сделали, не так ли? — спросила Не-Трисс. Ее слова прозвучали как обвинение. От этой мысли она почувствовала себя уязвимой, как будто она — книга и кто-то увидел все ее тайные страницы.

— Да. — Сорокопут подмигнул ей, доставая серебряную табакерку из верхнего кармана. — И должен признаться, я превзошел сам себя. До настоящего момента я даже не осознавал насколько.

Он открыл табакерку, и, к своему удивлению, Не-Трисс увидела, что там вовсе не табак. Внутри на клочке ткани лежал кусочек масла. Сорокопут лизнул его узким черным языком, внимательно разглядывая Не-Трисс сузившимися глазами.

— Я был бы счастлив, просто счастлив узнать, как ты смогла нас найти. Не говоря уже о том, откуда ты узнала, что надо воткнуть кинжал в землю и принести с собой эту птицу.