Ламетру едва удалось утихомирить Турецкого Султана, которому не терпелось схватиться с нашей троицей.

– Уймитесь вы, право! – вмешался Матеас.

– И ты решил в силачи записаться?

Думаете, мне слабо одному против вас всех? – Трое изо всех сил удерживали его, а он все знай сыпал угрозами.

– Языком болтать не велика премудрость. Посмотрим, что вы запоете, ежели вас перышком пощекотать!

Мы даже готовы были торжественно просить у Султана прощения, когда он наконец уселся и закурил.

– Я действительно сбегал от вас и скрывался, – все еще тяжело отдуваясь, начал он, – но вовсе не со страху. Просто я… это… в инкогните был… Под чужим именем, стало быть, таился.

– Ты давай ближе к делу, – примирительным тоном напомнил ему я.

– Тогда подкиньте сигарет. Да побольше! – огрызнулся он. – Сами видели, последнюю только что выкурил.

Хопкинс презрительно швырнул ему пачку русских папирос – бывшую собственность горного инженера Мусовского.

– Начну с того момента, – обратился ко мне Султан, – когда вы с Хопкинсом заявились на корабль, а я сидел, замотанный в скатерть.

– Да, с этого все и началось, – кивнул Хопкинс и нервно передвинул в уголок рта изжеванную сигару.

– А ты, Хопкинс, не лезь поперек батьки, – одернул его Султан и с возмутительной наглостью добавил: – Выше голову!

Хопкинс прикрыл глаза веками, но ничего не ответил.

– Сидел это я, посиживал, – продолжил Турецкий Султан, попыхивая папиросой, – как вдруг заявился какой-то молодой человек. Где, спрашивает, хозяин баржи. В Гибралтар, говорю, уехал, а я тут груз стерегу. Ему бы, говорит молодчик, надо на пару деньков пристроить здесь один сундук. Можно, отвечаю, но не за здорово живешь. Он без звука согласился и посулил мне аж пятьсот франков. Я, само собой, не протестовал. Через час притащили сундук и в трюме его пристроили, а мне задаток вручили, двести пятьдесят франков. Под вечер забрел ко мне приятель, и мы давай в карты резаться. Я продулся подчистую, а потом мы с ним упились вусмерть. На другой день, когда я очухался, выяснилось, что даже одежку мою сперли. Тогда-то и пришлось замотаться скатертью и ждать владельца сундука. Явится же он за своим сокровищем, а заодно и денежки мои принесет. Только хозяин-то не явился. Тогда я спустился в трюм, взломал сундук, а там… жмурик какой-то и ничего больше.

– Как он выглядел? – поинтересовался капитан.

– Низенький, толстый, с лысиной, нос довольно широкий, слегка вздернутый.

– Капитан Мандлер, – пробормотал Ламетр.

– Посреди лба дырка от пули. Смекнул я, что ежели застукают меня в обществе жмурика, то мне несдобровать. Но без штанов-то куда податься? Положение отчаянное! Сижу и жду, может, забредет какой олух ненароком, я и позаимствую у него одежку. И впрямь появился, да не один, а двое: Хопкинс и Оковалок. Потом Хопкинс согласился меня выручить, в его одежке я и сметался. Но недалеко ушагал, как заприметил хозяина сундука. Сидит, на террасе кафе с дамочкой посиживает. С графиней.

– Кто же был этот человек?

– Морской офицер по имени Хиггинс.

– Хиггинс? – в изумлении прошептал Ламетр.

– Ага… Но в тот раз он был одет в гражданское. Подошел я к нему и призвал к ответу. Он со мной обошелся очень любезно, я графиня смотрит на меня во все глаза, а потом и говорит, что ей, мол, позарез нужен такой отчаянный человек, как я, она и заплатит мне честь по чести и предлагает сей же момент следовать за ней. Провела меня через задний вход на шикарную виллу. Накормили, напоили меня до отвала, и графиня посулила две тыщи франков платить каждый месяц, покудова я состою у нее на службе. Потом она со мной распрощалась, ее в соседнюю комнату к телефону вызвали. Я, не будь дурак, прокрался за ней следом и давай подслушивать. Она с офицером разговаривала, с Хиггинсом этим, указания ему разные давала и между прочим говорит: «Ступайте ночью на баржу, надо избавиться от содержимого сундука… Да и от человека этого – тоже, чтоб не проболтался». Я сразу смекнул, что про Хопкинса речь, и мигом обратно. Подбегаю к барже, на палубе – ни души. В трюме валяется капитанская униформа, а в гробу – Хопкинс, на вид мертвяк, мертвей некуда. Тут заявились Оковалок и Альфонс Ничейный. Сперва хотели меня пришить, а потом мы все вместе подались за Квасичем. Но мне жуть как не по себе было: ведь того гляди Хопкинс из-за меня дуба даст. Отстал я по дороге и вернулся на баржу. Капитанскую форму, что в углу валялась, на Хопкинса напялил и отволок его, болезного, на берег, где в соседнем проулке оставил. Позвонил сразу же в военный лазарет: так, мол, и так, капитан с огнестрельным ранением лежит там-то и там-то. По моему разумению, это был единственный способ обеспечить Хопкинсу неотложную медицинскую помощь, к тому же первоклассную.

– На редкость мудрый поступок, – заметил Матеас, и Ламетр согласно кивнул.

Хопкинс молча грыз ногти.

– Затем я припустил назад, к дому графини. Что ни говори, а служба есть служба, и многое мне там было по душе. Машину водить я умею, с револьвером обращаться – тоже, да и кулаками, если требуется, машу не впустую. Моей задачей было в большом закрытом автомобиле повсюду сопровождать графиню, чтобы она могла сесть в любой момент, после чего я вел машину уже на бешеной скорости, виляя из стороны в сторону, чтобы сбить преследователей со следа. Словом, я состоял при ней в телохранителях. Деньжищ – куры не клюют, ешь-пей – не хочу, в приличное общество сделался вхож, но… вот вас я остерегался. Дамочка-то считала, будто бы я вас бросил в беде и предал. Ее предположение подтверждалось тем, что Оковалок и впрямь меня преследовал. Правда, графиня и не догадывалась, что всякий раз, как вам грозила беда, я упреждал вас запиской. Этот остолоп (он ткнул в мою сторону) обязан мне жизнью. Сколько раз я открывал ему глаза на то, как бабенка, пользуясь его простотой, обводит его вокруг пальца…

– Это правда? – уточнил Альфонс.

– Вроде того… – смущенно признался я. – Только я не успел вовремя вас предупредить.

Воцарилось натянутое молчание.

– Лично я считаю Турецкого Султана человеком порядочным и храбрым, – заявил Ламетр, протягивая руку нашему несправедливо заподозренному приятелю.

– Я тоже, – протянул руку Матеас.

– Насчет порядочности я бы судить повременил, но в данном случае он вел себя не так по-свински, как обычно, – закрыл обсуждение Чурбан Хопкинс и тоже пожал руку Султану.

Занимался рассвет, когда мы снова тронулись в путь. Хитроумно выбритая, цвета спелого ореха борода Матеаса в сиянии луны отливала призрачным светом. Чего ради легионеру с таким тщанием ухаживать за бородой, по-прежнему оставалось для меня загадкой.

– Думаешь, мы еще застанем ее? – допытывался Чурбан Хопкинс у Султана.

– Вполне возможно, ведь она дожидается голландца. Но гидроплан в полной готовности стоит на берегу моря, а графиня – сносный пилот, так что может упорхнуть в любой момент.