– А как же я без паспорта?

– Ну, оставайся здесь, – парировал Боссель.

Стасюк вздохнул и открыл дверь в туалет. Алексей Савельевич внимательно следил за происходящим. Михаил Александрович поставил пакет на пол, сунул ключ в замочную скважину двери, которая, как думалось Босселю, вела в чулан, открыл её и резко распахнул. Не сходя с места, Верховный целитель вытянул шею, чтобы всё получше рассмотреть, и увидел крутую лестницу, которая вела прямо на первый этаж. Воспользовавшись замешательством нового хозяина кабинета, Стасюк подхватил пакет и ринулся вниз по лестнице. Боссель метнулся вслед за ним и увидел, как бывший главный врач открывает нижнюю дверь, с грохотом отворяет её и скрывается в темноте.

По инерции Верховный целитель бегом спустился следом, выскочил на улицу, но Стасюка и уже след простыл. Прежде чем войти обратно, Боссель очень внимательно рассмотрел дверь снаружи. На синей облупленной металлической поверхности было написано: «Высокое напряжение. Не входить» Чуть ниже был изображен жёлтый человеческий череп, пробитый молнией. Несведущий человек должен был и вполне мог, принять дверь за вход в трансформаторное отделение.

Верховный целитель осмотрелся по сторонам, но в кромешной тьме почти ничего не увидел. Прислушался. Где-то совсем рядом гремели посудой и переговаривались люди. Боссель догадался, что он находится близ кухни в хозяйственном дворе, о котором много слышал. За время своего пребывания в больнице Бося бывал только во внутреннем дворике, где возле памятника неизвестному герою происходили общественные мероприятия. Даже став Верховным целителем, Алексей Савельевич не пытался покинуть стены лечебницы.

Свежий воздух тихой и звёздной ночи пьянил голову. Верховный целитель опустился на корточки, прислонившись к стене, и мечтательно посмотрел в небо. На мгновение Босселю показалось, что он волен сейчас встать и уйти прочь. Уйти далеко, туда, где его никто не знает, где царствуют покой и безмятежность. Однако это была всего лишь иллюзия свободы, которой он воспользоваться не мог.

Алексей Савельевич мысленно вернулся в то счастливое время, когда он был всего лишь рядовым больным. Свободы тогда почти не было, но сейчас в должности Верховного целителя её не стало и вовсе – каждый его рабочий день был расписан поминутно. Тогда он был беспечен, а теперь груз ответственности давил постоянным страхом. На мгновение в душе Верховного целителя проснулся маленький и несчастный человечек, но тут же был задавлен странным и ужасным существом, которое давно управляло телом Босселя.

Алексей Савельевич с трудом поднял руку и коснулся маски «Косивадзё» – морщинистого старика, которая, как никогда точно, соответствовала состоянию его души и настроению в этот момент. Боссель грустно вздохнул, снял маску и вытер потное лицо платком. Последнее время оно от постоянного ношения и частой смены масок покрылось прыщами и опрелостями.

Внезапно Босе показалось, что нарывы на лице стали увеличиваться и распухать. Возникла сильная боль, но исходила она из души, прорываясь наружу серым гноем через ранки на щеках и шее. Алексей тихонько заскулил и закрыл лицо ладонями. Сквозь растопыренные пальцы он увидел, как безмятежная ночь вдруг сверкнула на него гневными мириадами звездных глаз, и без того огромная луна начала стремительно увеличиваться в размерах, затем разверзлась в звериную пасть и прямо с клыкастых туч начала капать слюна.

Холодный ливень привёл Босселя в чувство. За считанные секунды он промок до нитки. Надо было возвращаться в кабинет. Здесь в свободном и обыденном, как сама жизнь, мире места ему не было. Верховный целитель поднялся, вошёл в потайной ход, запер дверь на ключ и пошел вверх по лестнице, где его ждали дела, тяжёлое иго власти и невесёлое бремя популярности.

НИИ психического здоровья. Палата Свистунова

Дверь резко распахнулась и в палату ввалился Полковник. От неожиданности приятели вскочили с мест. Следом за Полковником вошёл вооружённый больницеармеец с пачкой листовок в руках. «Это за мной», – промелькнуло в голове отца Серафима, но он ошибся. Точно такая же мысль посетила и Свистунова.

Сергей Ильич растянул меха баяна и бодро сыграл туш. На его лице криво висела маска «Отафуку» – радости, едва прикрывавшая маску большого любителя сакэ. Приятели переглянулись. Полковник щёлкнул пальцами, и больницеармеец жестом сеятеля бросил в сторону обитателей палаты бумажки. Листки серыми мотыльками разлетелись по палате и дружно осели на полу.

Семён Семёнович наклонился и поднял две листовки, одну подал приятелю, а другую принялся читать сам. Едва они начали читать текст, как Полковник растянул меха музыкального инструмента и зазвучал похоронный марш. «Убили сердешного!» – прокричал Сергей Ильич, изобразив глубокую скорбь.

– Кого убили? – спросил Семён.

– Стасюка убили! – сквозь шутовские всхлипывания ответил Полковник, не переставая играть. Тимофей Иванович смял листовку и бросил её на пол.

– Что огорчились? – спросил Сергей Ильич.

– Ничуть, – хладнокровно ответил старик. Свистунов с удивлением посмотрел на совершенно спокойного приятеля.

– А где Аркадий? Жив? – поинтересовался заместитель Верховного целителя и заглянул в свою тумбочку.

– Он теперь в другом месте живёт, – промолвил Свистунов и указал пальцем на плинтус под окном. Таракан немедленно, как по команде, выглянул из щели.

– Жив, дружище, – с теплотой в голосе проговорил Сергей Ильич, присел на корточки, достал целлофановый пакетик, открыл его и высыпал на пол немного хлебных крошек. Аркадий тут же принялся переносить их в своё жилище.

– Ну, ладно, – уже без тени, обычно свойственного ему, юродства сказал Полковник, поднялся и украдкой положил на край тумбочки пачку пропусков-талонов. По не понятной для приятелей причине, он продолжал оказывать поддержку и помощь своим бывшим соседям по палате.

Сергей Ильич небрежно сплюнул, через плечо скомандовал сопровождавшему его больницеармейцу: «Собери листовки» и, не глядя по сторонам, вышел из палаты. Уже за дверями вновь послышались аккорды парадного туша.

Пока охранник, торопливо ползая по полу, собирал бумажки, приятели угрюмо молчали. Когда наконец они остались одни, отец Серафим присел на краешек табуретки и задумчиво произнес:

– А ведь без его поддержки мы давно бы отправились в карцер.

Свистунов кивнул головой.

– Тимофей Иванович, – по привычке обратился он к приятелю, но вспомнил, что тот недавно представился ему новым именем, поэтому поправился: – Извините, я хотел сказать, отец Серафим, вам действительно его не жалко?

– Он жив, – твердо произнёс отец Серафим и грустно продолжил, – Именно поэтому и жалко.

– Как это? – удивился Семён.

– Может, всё-таки сходим на завтрак? Да и сортир не мешало бы посетить. Талонами нас обеспечивают пока, – ушёл от ответа отец Серафим.

Свистунов отрицательно покачал головой.