Диону, папа, знаю, как он умер; знаю и то, что он обращался к тебе за помощью. И еще я знаю, как ты относишься к людям, которые подобным образом обходятся с рабами.

— Копоний мог оклеветать Диона, — сказал я.

— Едва ли. Судя по твоим словам, Копоний упоминал об интимных пристрастиях Диона слишком неохотно и был скорее смущен, чем осуждал Диона, словно тот страдал от газов в кишечнике или слишком громко храпел. А этот раб, Филон? Он рассказал ту же историю.

— Рабы любят сплетничать не меньше хозяев, — я покачал головой. — Я бы не хотел, чтобы мои воспоминания о Дионе пострадали от слухов.

— Ага, а из уст самой девушки это будут не слухи?

— Значит, ты полагаешь, что я хочу разыскать ее лишь для того, чтобы успокоить самого себя насчет Диона?

— Разве не так, папа? — Его сочувствующий взгляд внезапно заставил меня почувствовать себя неуверенно.

— Отчасти да. Но это не единственная причина, — настаивал я. — Здесь есть что-то еще — что-то, чего я не могу пока ухватить.

— Еще одно прозрение, дарованное богиней Кибелой, которая направляет твои шаги?

— Я говорю серьезно. Я не могу расстаться с мыслью, что эта Зотика что-то знает или что-то сделала…

— Или что-то сделали с ней, — вполголоса произнес Экон.

— Экон, ты говорил, что я могу обратиться к тебе за помощью. Вот что я хочу от тебя: отыщи этого работорговца с улицы Косарей. Узнай, что сталось с Зотикой.

— Ты уверен, папа? Мне кажется, лучше потратить время на поиск кухонных рабов Лукцея. И если так, то мне пора выезжать. Дорога до Пицена займет день, еще день, чтобы вернуться обратно, плюс какое-то время там. Поскольку до суда осталось всего четыре дня…

— Нет, займись сперва девушкой. Можешь начать прямо сегодня. Все равно в Пицен сегодня ехать уже поздно.

Экон покачал головой, удивляясь моему упорству.

— Хорошо, папа. Я пойду и узнаю, можно ли отыскать для тебя эту Зотику. Если ее история достаточно ужасная, возможно, это убережет меня от поездки в Пицен.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну… — начал Экон, но тут его перебили.

— Если Дион был таким плохим человеком, почему ты все равно так хочешь найти человека, который его убил?

— Диана! — Я повернулся и увидел свою дочь, стоявшую на пороге дома.

— Можно мне посидеть с вами, папа? — Она подошла ко мне и взяла меня за руку. Ее длинные прямые черные волосы отливали голубизной в солнечном свете. — Мама и Менения говорят только о близнецах, а близнецы только и делают, что дергают меня за волосы и кричат прямо в уши. Маленькие чудовища! Я хочу побыть с тобой и Эконом.

— Диана, почему ты так сказала?

— Потому, что они самые настоящие чудовища: Титания — это гарпия, а Тит — циклоп!

— Нет, почему ты сказала это о Дионе? Никто не говорил, что он был плохим человеком.

Диана посмотрела на меня непонимающим взглядом.

— Я думаю, — сказал Экон, — что кое-кто подслушивал, причем достаточно долго.

— Не я!

— Это очень дурная привычка, Диана, особенно когда мы с твоим братом обсуждаем дела.

— Говорю тебе, я не подслушивала! — Она сделала шаг назад и скрестила руки на груди, одарив меня собственной версией взгляда Медузы Горгоны.

— Диана…

— Кроме того, папа, разве вы с Эконом сами не живете за счет подслушивания? Почему вы должны ругать меня за это, даже если бы я подслушивала, хотя я этого не делала?

— Это вопрос уважения к папе, — сказал Экон.

— Никто в этом доме, кажется, не уважает меня, — сказала Диана. — Когда бы ни приходили эти чудовища, я должна все терпеть, как каменная. — Она повернулась и оставила нас одних.

— Ну-ну, — сказал Экон. — Это и означает иметь в доме тринадцатилетнюю дочь?

— Подожди, придет и твое время, — вздохнул я.

— Может, ты и вправду уделяешь Диане мало внимания?

— Может быть. Она становится трудной.

— С Метоном было то же самое, помнишь?

— С Метоном это началось позже и было по-другому. Там я хоть что-то понимал, нравилось мне это или нет. Но Диану я просто не понимаю. То есть вообще. Она единственная из вас, кто действительно принадлежит мне по плоти и крови, но иногда я думаю, что Вифания сотворила ее без всякого моего участия.

— Она гораздо больше похожа на тебя, чем ты думаешь, папа.

— Да, уверен, ты прав. — Я пытался вспомнить, о чем мы с ним говорили, но вместо этого поймал себя на том, что размышляю над запахом жасмина, витавшего в теплом воздухе. Диана недавно начала пользоваться тем же ароматным маслом, каким Вифания душила волосы, и время от времени брать драгоценности и платки своей матери. Я закрыл глаза и еще раз вдохнул аромат. Он мог донестись от любой из них. Диана становилась так похожа на мать…

Меня отвлекло чье-то покашливание. Я открыл глаза, моргая от резкого солнечного света.

— Что там, Белбон?

— Посетитель, хозяин. Опять этот маленький галл. Он говорит, что ты должен срочно идти с ним.

— Идти с ним? — Я снова подставил лицо солнцу и закрыл глаза. Мои ноги гудели от сегодняшних хождений. От тепла меня тянуло в сон.

— Да, ты должен! — пропищал знакомый голос. Я открыл глаза и увидел Тригониона, который проскользнул в атриум за спиной Белбона. Его серебряные браслеты звенели и сверкали на солнце, а желто-красные одежды ослепляли взгляд. Экон поднял брови. Белбон раздраженно переступил с ноги на ногу.

— Ты нужен Клодии, — сказал Тригонион. — Немедленно! Речь идет о жизни и смерти!

— Жизни и смерти? — сказал я скептически.

— И о яде! — заявил Тригонион, выходя из себя. — Это чудовище планирует отравить ее!

— Кто?

— Целий! Клодию!

— Тригонион, о чем ты говоришь?

— Ты должен пойти немедленно. Носилки ждут у твоего дома.

Я устало поднялся на ноги.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой, папа? — спросил Экон.

— Нет. Лучше принимайся искать Зотику.

— Возьми с собой Белбона, папа.

— Не таскайся с этим громилой, — сказал Тригонион. — Ты будешь в носилках. При них есть охрана.

— Сказать Вифании, что вернешься к обеду? — спросил Экон, поднимая бровь.

— Искушай меня, как хочешь, Экон. Я не возьму тебя с собой, — сказал я. Он проводил меня смехом.

Носилки, стоявшие у входа, имели гораздо более внушительный вид, чем я мог ожидать даже от Клодии, посылающей за простым наемным служащим. Их корпус был драпирован тем же красно-белым шелком, что и палатка на берегу Тибра. Шесты из полированного дуба держала на весу команда обнаженных по пояс рабов-носильщиков с бычьими плечами, одетых в белые набедренные повязки и сандалии на толстой подошве.