случилось, не может объяснить, как он спасся. «Свистков тревоги» они, разумеется, не понимали и о спасении не думали; сколько можно понять, последний вагон оторвался от общей цепи и направления вагонов при падении, и они «высыпались». Очутясь как-то в снегу, они бросились бежать…»

Н. Лишин, инженер, заведующий линией Одесской ж. д.

В своих мемуарах Сергей Витте довольно ловко (как и большинство того, что он делал и о чем писал) выкручивается в вопросе о собственной виновности: «…Этот случай произошел от самой возмутительной небрежности дорожного мастера по ремонту пути, т. е. такого агента, который совершенно от меня не зависел. Я бы еще мог понять этот образ мыслей, т. е. желание привлечь к ответственности меня и Чихачева, но это должно было быть сделано в порядке постепенности, т. е. чтобы было признано, что первый и главный виновник катастрофы есть несомненно дорожный мастер и затем его ближайший начальник, т. е. начальник дистанции, затем начальник ремонта пути, т. е. главный инженер по ремонту пути, а затем уже я…». Действительно, следствие в вопросе о подозреваемых обнаружило определенную тенденциозность. Кессель выявил среди основных причин трагедии по меньшей мере три, связанные с возглавляемой Витте службой эксплуатации (ремонтники в нее не входили): некомплект кондукторов, отправка поезда вне расписания в отсутствие должных согласований и уведомлений и незнание поездной бригадой особенностей участка, предписываемая скорость прохождения которого была в два с лишним раза ниже той, которую развил состав. Однако он почему-то не счел необходимым привлечь к ответственности лиц, непосредственно виновных в этих нарушениях.

На месте аварии

В последующих действиях организаторов судебного процесса было немало странного. Обвинительное заключение до передачи дела в суд должна была утвердить Одесская судебная палата, однако ее прокурор Смирнов не нашел в деле признаков виновности руководителей дороги. Тогда – не мытьем, так катаньем – дело под надуманным предлогом перебросили в уголовную палату Каменца-Подольского. Этот судебный орган еще не был реформирован и действовал отчасти на основании старых судебных установлений, что обеспечивало его меньшую зависимость от властей. Каменецкий суд рассмотрел дело в отсутствие обвиняемых (Чихачев и Витте не поехали в суд, а мастер находился в бегах) и определил каждому максимально возможную меру наказания – четыре месяца тюрьмы.

Судебной палате в пореформенной системе судопроизводства подчинялись несколько окружных судов, для которых она утверждала обвинительные заключения по уголовным делам и служила апелляционной инстанцией.

Трагедия и фарс

Сегодня приговор покажется нам неоправданно мягким, но в то время это была максимальная санкция, предусмотренная Уложением о наказаниях. Впрочем, адмирал и будущий премьер-министр не отсидели и этого: начавшаяся русско-турецкая война принесла им важные назначения, и о немедленном исполнении судебного решения не могло быть и речи. Война завершилась в целом победно, перевозки войск осуществлялись без существенных сбоев, и два высокопоставленных чиновника – военный и штатский – получили телеграмму о том, что император отменил решение суда. Однако по прошествии некоторого времени Александр II своей властью дал Чихачеву две недели домашнего ареста, а Витте – две недели гауптвахты: министр юстиции Набоков (дед писателя) объяснил императору, что тот не может отменять решения суда. «На это, – как пишет Витте в своих «Воспоминаниях», – император Александр II ответил, что раз уж он это сделал, то отменить не может; но что он накажет нас (как он выразился) «по отечески» и приказал Чихачева посадить под домашний арест на две недели, а меня на две недели на Сенную площадь (на гауптвахту)». Впрочем, на гауптвахте Сергей Юльевич только ночевал, так как днями был занят неотложной работой.

Трудно представить себе дело, в котором сошлось бы больше типичных примет российской жизни периода любых мало-мальски заметных реформ. Здесь нет ничьей злой воли; более того, все вроде бы хотят, чтобы все было «как лучше»: начальник станции хочет побыстрее отправить важный поезд (возможно, сочувствуя мерзнущим в вагонах солдатам); мастер хочет скорее отремонтировать ставший аварийно-опасным участок дороги; кондукторов не хватает, но не ставить же под угрозу перевозки! Все вроде бы торопятся сделать дело, но из-за этого пренебрегают инструкциями – и гибнут десятки людей. Затем выясняется, что для обвинения руководителей дороги нет формальных оснований (а начальников рангом помельче не трогают, потому что общественному мнению нужны звучные имена), – и начинаются административно-судебные «выкрутасы», направленные на то, чтобы «хоть что-то дать», дабы успокоить общественность. А тут война (ну, как обычно!), и исполнять приговор нецелесообразно, а по окончании ее даже как-то и неудобно. Но Великий Реформатор (без малейшей иронии!) неожиданно выясняет, что он не властен над судом, и все-таки «что-то надо дать». В итоге двухнедельное сидение адмирала под арестом в роскошной гостинице «Европейская» (Чихачев, находясь в столице, проживал именно там) и ночевки крупного железнодорожного чиновника на гауптвахте символизируют торжество независимого правосудия.

А люди-то погибли…

«Кто, без намерения учинить убийство, дозволит себе какое-либо действие, противное ограждающим личную безопасность и общественный порядок постановлениям, и последствием оного, хотя и неожиданным, причинится кому-либо смерть, тот за сие подвергается заключению в тюрьме на время от двух до четырех месяцев…»

«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», ст. 1466

«Близь станции Бирзулы возвышается известная по своему печальному событию «Тилигульская насыпь». Внизу оврага – большой крест, обнесенный палисадником, указывает на то место, где схоронены несчастные жертвы наших железнодорожных порядков. В настоящее время по этой полукруглой насыпи проходят поезда довольно тихо».

А. Ф. Иванов «Веселый попутчик», 1889

29. Оправдать виновного

(суд над крестьянами Финогеновым и Волковой по обвинению в убийстве мужа последней, Российская империя, 1877)

Известно множество случаев, когда коллегия присяжных оправдывала заведомо виновного человека: под влиянием эмоций, из сочувствия, а то и в знак протеста. Судьи ничего не могли с этим сделать – апеллировать на оправдательный вердикт присяжных закон не разрешал. Как известно, «лучше оправдать виновного, чем осудить невинного». Вот именно! Только в одном случае суд мог не согласиться с присяжными – если судьи были единогласно убеждены, что невиновному вынесен обвинительный вердикт. Случаев таких было очень мало, но они были.

«Талантливый представитель председательского произвола»

По меньшей мере, один из них связан с популярнейшим московским судьей Евгением Романовичем Ринком. Это имя сегодня никто, кроме специалистов (и теперь вас, уважаемый читатель), не знает, а когда-то оно гремело. Современники писали о Ринке много, на рубеже веков вышла даже отдельная небольшая книжечка «Отзывы газет о деятельности бывшего товарища председателя Московского окружного суда Евгения