— Подтверждаю.

Флажок погас. Ковальский тронул мизинцем одну из четырех микроскопических кнопок под экраном. Изображение плавно дернулось, теперь справа оно оставалось четким, а слева словно покрылось чернильными разводами.

— Что это? — удивился Роберт.

— Это вид со спутника. Грозовой фронт. Видишь линию — это дорога, синий крестик — наша машина, а красный крестик — Инна.

— Обалдеть…

Юджин тронул кнопку из второго ряда. Желто-зеленые переливы съежились, линии превратились в частую прерывистую решетку, а по краям цветного пятна обозначились белесые провалы.

— Что ты натворил?

— Ничего страшного, более мелкая разрядка. Мы видим весь север полуострова и кусок залива. Поехали! Держи пеленгатор на коленях, скажешь, если они свернут, — Ковальский вывернул руль, джип тяжело набрал скорость.

— А если он нам опять позвонит, их Моряк? Что говорить, где остальные?

При мысли, каким станет лицо далекого Моряка, когда он поймет, с кем вел переговоры, Ковальский даже слегка развеселился. Он не стал напоминать Бобу, что возвращаться на развилку опасно не только из-за мексиканской полиции. Там их мог поджидать кое-кто похуже.

— Что ты там говорил, почему так не любишь дорожный патруль? Часто платил штрафы?

Оба были крайне напряжены. Юджин подумал, что болтая ни о чем, можно спастись от срыва.

— Тебе не понять, — отмахнулся Боб. Он уткнулся носом в экран, держа прибор за крышку двумя пальцами, чтобы ненароком не нажать куда не следует. — На наших дорогах царит закон джунглей, дело не в штрафах. Я влип пару раз в аварии, где был не виноват, а потом еле отделался.

— Понимаю. Ваши адвокаты не нашли общий язык?

— Какие, в задницу, адвокаты? У нас прав тот, у кого круче тачка.

— Э-э-э… То есть более мощный двигатель?

— Всё вместе: и двигатель, и марка, но главное не это. Главное — у кого сильнее крыша.

— Крыша?

— Ну… Прикрытие, заслон, тылы.

— Всё ясно. Но так везде; у нас, если отец конгрессмен, то сыну тоже легче делать карьеру. Это называется связи, так?

— Хорошо, назови это связями. Представь себе, сын конгрессмена на своем «мерине» при свидетелях врезается в стоящую «лохматку» какого-то работяги, вроде меня. Все видят, что козел не прав, но на меня же и наезжают!

— Мерин? Это кастрированный жеребец, — Ковальский и не заметил, как его захватила эта полусумасшедшая полемика.

Он неоднократно ввинчивался в глобальные перепалки с коллегами — с тем же Сноу или со стариной Пендельсоном, — но впервые столкнулся с человеком, для которого проблема противостояния грубой силе была не предметом отвлеченного академического диспута, а ежедневной пугающей реальностью.

— В Латвии на дорогах столь опасно?

— В Латвии сейчас стало нормально, а пока я жил в России — это был полный капец. Вот введут у них страховку, возможно полегчает, но никто в это не верит.

— У вас нет страхования?

— Что толку в страховании, когда никто не верит страховым фирмам? Ой, гляди! — перебил он сам себя. — Они свернули. Там где-то поворот, смотри, не проскочи!

— Скажи мне… — Ковальский искал формулировку помягче. — Боб, ты постоянно ощущаешь несправедливое давление?

— Разве вы живете иначе? Хиппи-то появились отнюдь не в России!

— Я не о том. На дороге нарушены твои гражданские права. Ты пытаешься заявить о помощи в полицию, но они тебя игнорируют. Дальше ты вправе обратиться в суд.

— Бесполезно…

— Допустим, это так. Я согласен, в Америке также можно попасть в похожую ситуацию. Какое ты видишь решение?

— Никакого. Когда-нибудь, лет через триста, может, придут к власти люди, которые всё изменят…

— Значит, весь корень зла во власти. Чем так сильна несправедливая власть, Роберт? Бандиты на дорогах вооружены, полиция — тоже, их много, они сильнее физически, правильно? А если предположить, что эти факторы не имеют никакого значения, как бы ты тогда поступал?

— То есть?

— Смотрел фильм про Бэтмена? Герою не страшны кулаки и решетки, его не берут пули… Всё, чего ты опасаешься, когда говоришь о незаконных притеснениях, — это те или иные физические воздействия. И вот я рисую умозрительную ситуацию. Никто не может тебя ударить, причинить вред оружием, посадить за решетку. Никто не может тебя обмануть, ты заранее угадываешь дурные мысли. Еще до того, как наняться в компанию или заключить сделку, ты имеешь полное представление о намерениях работодателя или будущего партнера. Тебе не могут угрожать поджогом, порчей имущества, потому что ты точно так же способен разрушить или поджечь дом обидчика. Все на равных, нет ни сильных, ни слабых.

— Так тоже нельзя, — нахмурился Кон. — Это получится полная анархия. Государство всё-таки должно как-то следить…

— Ха! Так прими решение, чего ты всё-таки хочешь? Примата власти или справедливости?

— А ты бы как ответил?

— Роберт, вся фауна планеты прекрасно обходится без государственного аппарата. Ни один самец не домогается большей власти, чем необходимо для размножения и поддержания популяции. И существующее равновесие достигнуто задолго до того, как человек поднялся на задние лапы; скорее рухнет цивилизация, чем испортится этот механизм.

— Ты всё здорово излагаешь, но людей назад, в пещеры, не загонишь.

— И не надо в пещеры. Достаточно вернуть людям равноправие, присущее животному миру. Чтоб никто тебя не грабил на дороге. Чтобы люди научились понимать друг друга, невзирая на языковые стены. Как раз этим я и пытаюсь заниматься…

Ковальский опустил стекло. Скорость он держал максимально возможную, и если бы полиции вздумалось направиться по следу, составил бы компанию Бобу в каталажке. Асфальт ухудшался с каждой минутой; они проскочили два или три поворота с названиями захолустных городков; дорога снова начала ощутимо взбираться в гору. Кроны деревьев почти смыкались над головой, и глаза начинали болеть от мельтешения света в листве. Юджин забыл в Берлине очки и вынужден был постоянно щуриться. Он покосился на соседа, раздумывая, как начать самый важный разговор. За сутки он стал предателем дважды (а Роберт, скорее всего, даже не догадывался об этом): сперва согласился сотрудничать с русскими коммандос, а затем и их бросил на произвол судьбы. Оправданием служила конечная цель. Если он себя не обманывает насчет конечных целей.

А Роберт искал жену. Или бывшую жену, неважно. Он искал женщину, которую считал своей. Юджин думал, представляет ли напарник, насколько разные у них двоих задачи, и как Боб себя поведет, если они настигнут контрольную группу.

— Роберт, я должен тебе кое-что рассказать.

— Насчет этого, как его, Лиса? Проехали, я не обижаюсь…