Движения с обеих сторон удерживали ее на месте, и она схватилась за его бедра, чтобы закрепиться, когда он наклонился над стойкой и над ней. Его рот, его горячий, влажный рот, опустился на ее холодный клитор, и Лайла замерла, на грани оргазма, который она почти могла потрогать в пределах досягаемости, оргазма, который будет настолько сильным, что она знала, что он ее убьет.

Ее дыхание становилось все более сильным, а жжение от обоих членов внутри нее распространялось по коже, ее пальцы выгибались, ноги беспокойно двигались, пытаясь найти хоть какую-то опору, ее ногти впивались в его задницу, когда он попеременно щелкал и сосал ее клитор, ледяной дилдо быстро таял, но все еще проникал в нее, пока она сосала его, полная решимости заставить его кончить вместе с ней.

Все нарастало, нарастало и нарастало, пока она не достигла кульминации, крик нарастал в ее груди, звезды вспыхнули за ее веками, его рот и фаллоимитатор покинули ее, и она кончила.

Она кончила.

Самый большой, самый сенсационный оргазм в ее жизни. Ее тело сотрясалось, ноги подергивались, когда наслаждение накатывало на нее, взрываясь в течение минут и часов, и она, честно говоря, не знала, как долго.

Блядь.

Он медленно вытащил, она открыла глаза и поняла, что ее рот пуст, а он вернулся за стойку, просто наблюдая за ней, пока она постепенно опускалась.

Возрождение.

Она чувствовала себя заново рожденной. Ее система убеждений была разрушена и снова усвоена.

Две вещи, которые она ненавидела больше всего — орал и игрушки — подарили ей самый изысканный оргазм в ее жизни. Это было грязно, вульгарно и так грязно, что должно было заставить ее почувствовать себя использованной. Ее использовали, но она чувствовала, что ее лелеют, что она в безопасности, что ее использовали с удовольствием — использовали так, что ей стало не стыдно, а жалко.

Она села на стойку, ее сердце было нежным, переполненным неназванными чувствами к этому человеку, который восстанавливал ее, по одной сломанной части за раз.

— Иди сюда.

Она спустила свои дрожащие ноги вниз, раскрыв перед ним руки. Он покачал головой.

— Это было не для меня.

Это было для нее. После того, как ее брали, брали и брали, она получала. Черт, он развязывал ее.

— Иди сюда, — пригласила она его снова, и на этот раз он сделал это, подойдя к ней с грацией дикой пантеры.

Как только он оказался в пределах досягаемости, она обхватила его руками, прижалась ухом к его груди, чтобы напомнить себе, что его сердце тоже бьется. Она не вошла в него, и он не вошел в нее, но он крепко обнял ее и позволил ей взять от него все, что ей было нужно. Его грудь заурчала, когда он заговорил с ее головой.

— Все еще ненавидишь игрушки?

— Не с тобой.

Она потерлась носом о его сердце. Его рука коснулась ее волос, оттягивая ее голову назад, и он пристально посмотрел на нее сверху вниз.

— Никогда не будет никого другого.

— Даже если я выберу другого? — спросила она, просто чтобы спровоцировать его.

Его рука на ее голове сгибалась, в его глазах было столько владения, что ее сердце затрепетало.

— Если ты когда-нибудь выберешь другого, убедись, что сначала убьешь меня. Потому что я… — он наклонился, чтобы прошептать ей в губы, — уничтожу весь гребаный мир, прежде чем отпущу тебя.

С ней действительно творилось что-то неладное, потому что вместо того, чтобы напугать ее, он заставил ее почувствовать себя более ценной. Ей это нравилось. Ей нравилось, что она достаточно значима для него.

Чувствуя себя востребованной, чувствуя себя избранной, Лайла обнимала мужчину, который, как она поняла, отвечал почти всем требованиям любви к ней.

Глава 20

Человек-Тень

Она была готова.

Он наблюдал, как она передвигается по кухне, получая огромное удовольствие от того, как его футболка облегает ее миниатюрную фигуру, почти утопив ее до колен.

Она начала делать это пространство своим, и ему это нравилось. Несколько недель они оставались здесь.

Недели, почти два месяца с той ночи, когда он вошел в нее, ощущая сладость ее криков на своем языке и видя вспышки искр, он стал зависим. Ее звуки тоже имели разные вкусы сладости — и ничто не было более восхитительным, чем каждый раз, когда он уносил ее к звездам и обратно.

— Как ты думаешь, ты сможешь вернуться в город? — спросил он, проверяя ее, ожидая ее реакции. Она напряглась, повернувшись к нему спиной, ее руки замерли на дверце холодильника.

— А я должна?

Ее голос дрожал. Сладкий, но в то же время кисловатый. Ему не нравилось, когда она говорила с болью или страхом.

— Иди сюда.

Не колеблясь, она повернулась и подошла к нему, сев к нему на колени.

Он был доволен. Два месяца она училась доверять ему, училась отпускать, и получала от этого только удовольствие. Он сделал миссией своей жизни заменить ее ужасы счастьем, демонов ее прошлого — дьяволом в ее настоящем. Он хотел, чтобы она оставалась счастливой.

Когда она была счастлива, его мир был другим. Ее глаза сверкали, волосы блестели, голос был слаще на вкус, звуки, которые она издавала, били его в грудь. Он был зависим от нее не только сейчас; он был зависим от нее, когда она была счастлива, а ее смех стал новым звуком, пополнившим список его навязчивых идей.

Это был такой странный звук, не очень знакомый ему, и он не думал, что он будет исходить от нее, но как только он появился, он захотел большего. Ее вздохи, ее тихие стоны, ее сокрушительные крики — он хотел их все. Как она произносила его имя, как проверяла его границы, как смотрела на него — он был помешан на этих мелочах.

Он смотрел вниз на ее лицо, ее прекрасное лицо, светящееся здоровьем и