1. В 325 году он собрал в Никее две тысячи сорок восемь христианских епископов с целью навязать им догмат о божественной сущности Христа, с которым не согласились 84% присутствовавших.

2. Он в какой-то мере пошел супротив воли мессии (или «Учителя праведности», или вождя восстания), который соблюдал сыновнюю верность к своему Отцу и не считал себя ему равным.

3. Он повелел объявить еретиками тех епископов, чьи взгляды на христианство совпадали с представлениями большинства.

4. Он извратил концептуальные арканы христианства, порвав с тем, что должно было составить вероучение будущих христиан.

5. Силой навязав догмат, вызывавший яростное сопротивление, Константин положил начало кострам, на которых сгорали чересчур истовые еретики, не желавшие принимать постановления Никейского собора.

6. Тем самым Константин подарил миллионам христиан аргумент, которым они оправдывали уничтожение следов европейской, африканской и доколумбовой цивилизации.

7. Навязывая и распространяя вероучение, которому всячески противились монотеисты, остававшиеся верными своим искренним убеждениям и чувствам, Константин сделал неизбежным появление третьей монотеистической религии. Император также начал гонения на приверженцев иудейской религии под ложным предлогом, что их народ повинен в грехе богоубийства.

8. Константин, хоть и не имел такого намерения, положил начало интегризму. Впоследствии возникли антагонистические интегристкие движения, которые стремились к обращению или убийству неверных.

9. Наконец, император способствовал тому, что с 325 года поиск истинных христиан был концептуально искажен. Тогда как молитва представляет собой не что иное, как обезличенный дар, Константин стремился придать молитве характер личностной просьбы. Как следствие — утрата духовной силы молитвы.

Сознавая, что у нас нет права первыми бросить камень, мы предложили бы Константину лучшего адвоката из всех возможных — мессира Бертрана де Марти, катарского патриарха из Монсегюра. И он, и две сотни его братьев и сестер по вере умерли на костре, молясь за души своих палачей: «Мир и процветание наступят в королевстве, когда последняя заблудшая душа обретет спасение».

Главный герой романа Амина Маалуфа «Сады света» произносит: «Иногда мне кажется, что религии порождены со злым умыслом, чтобы исказить представления людей о божестве». И действительно, догматы становятся причиной нетерпимости, активизируют мыслительный процесс и все сильней и сильней отдаляют человека от изначальной, чистой, религиозности.

Иногда людям, балансирующим между жизнью и смертью, но чей час все еще не пробил, случается увидеть свет. И они возвращаются в этот мир исполненными сияния, который не в силах забыть. Они могут продолжать исповедовать ту или иную религию, но теперь видят в этом лишь один из возможных путей. Взывая к Марии, они взывают к женскому началу всех великих традиций. Вознося мольбу к Христу, они молятся Вселенскому Сыну: Амон-Ра, Исида, Осирис; Сат, Иит, Анада; Брахма, Шива, Вишну… Разве имена имеют значение? Имена передают символы; символы же интуитивно подводят к Архетипу…

Люди в процессе поиска действуют сообща или трудятся в одиночку. Они культивируют в себе ментальную пустоту. Прана, дуновение Духа, не совместима с мыслью и раздумьями. Любое существо в этом мире знает, что усилие, совершенное над самим собой, уважение к другому, его мыслям, лежит в основе продвижения к цели поиска. Некоторые составляют молитвенные группы с себе подобными.

«Дело Ренн-ле-Шато» не является столь сложной детективной загадкой. Она приглашает человека к философским раздумьям. Она выставляет напоказ извращенный характер догматизма: он заключает свои жертвы в тесный капкан, порождает непонимание, ненависть, войны.

Путь к Свету нужно искать иначе.

Находка свитков из Наг-Хаммади и Мертвого моря, аналитические и независимые исследования канонических Евангелий и особенно апокрифов, сопоставление обычаев, имевших место в Святой земле, в том виде, как их представляет историки, с евангельским учением, все больше подчеркивает разрыв между историчностью и богословием. Естественно, в центре споров находится личность Иисуса. Добавим несколько размышлений к тем, о которых мы упоминали в главе IV. Аналитический очерк потребовал бы от нас написания тысячи страниц; мы же ограничимся тем, что представим всего несколько данных. Интересующемуся читателю мы можем предложить обратиться к более подробным работам[3]. Правда, стоит оговориться: во время нашего исследования о многих вещах придется рассказывать в сослагательном наклонении.

Мессия, которого ждали иудеи, был царем-священником, родом из дома Давидова. Двойная миссия посланника Яхве состояла в том, чтобы освободить иудеев от чужестранного ярма и укрепить их в полном повиновении их Богу — Богу избранного народа. Он был Messiah (на армейском «посланник»), Christos (на греческом «помазанник»), но никак не воплощением Бога. Читая Евангелия, мы видим сына, покорного воле своего небесного родителя и никоим образом не считающего себя равным — или единосущным — ему. Далее мы узнаем, где и когда возникла грань, отделяющая учеников и верующих первых веков христианства от адептов воплощенного Бога-Сына.

Непорочное зачатие

Понятие непорочного зачатия заимствовано у религий, предшествовавших христианству, например у митраизма. Внимательное чтение Евангелий лишь подкрепляет эту версию: в эпизоде, когда юный Иисус посещает Храм, его родители не понимают, о чем он говорит, когда взывает к своему Отцу на небесах. А ведь если бы Марию действительно посещал ангел, а затем Св. Дух, она должна была бы знать, кто был настоящим отцом Иисуса.

Говоря о непорочном зачатии, вспомним слова выдающегося богослова, кардинала Ратцингера: «Божественность Иисуса не подвергалась бы сомнениям, если бы он был рожден в нормальном браке; родственная связь, о которой говорит вера, — не биологического характера, а онтологического».

Был ли Иисус женат? Были ли у него дети? Любой рабби, тем более выходец из знатной семьи — а особенно царской, — был обязан продолжить свой род. В христианской культуре бытовало мнение, что молчание Евангелий в отношении брака Иисуса объясняется его целомудрием. Но в контексте эпохи противоположное объяснение более правдоподобно. Мария Магдалина играла значимую роль на всем протяжении служения Иисуса; она первой увидела его после воскресения. Первое чудо, приписываемое Иисусу, во время свадьбы в Кане, нам истолковывают странным образом: Мария повелела слугам выполнять все, что прикажет Иисус! Почему? Согласно традициям, лишь жених мог отдавать подобные распоряжения! Некоторые толкователи видят в Марии Магдалине наследницу дома Вифании, что, возможно, еще более упрочивало права Иисуса, потомка Давида, на царский престол. Отдельные моменты, встречающиеся в апокрифах и других текстах — явно спорных, — могут указывать, что у Иисуса и Марии все же родились дочь, а затем один или два сына. Отсюда и всякого рода предположения, гипотезы о существовании потомства Иисуса.