У Соньера случился сердечный приступ или инсульт; он умирал. Его сосед и друг, Ривьер, кюре Эсперазы, пришел его навестить. Его позвали? Или он пришел сам? Два человека беседовали. Возможно, Соньер говорил с трудом, болезнь истощила его силы; возможно, он успел сказать Ривьеру главное; возможно, он показал документы… Как бы то ни было, Ривьер вышел из комнаты умирающего потрясенный, с побледневшим лицом. Он вернулся спустя два дня, чтобы соборовать аббата; выходит, в предыдущий раз он этого не сделал, хотя наверняка понимал, что Соньер умирает. После смерти Соньера Ривьер долго не мог прийти в себя — один, а то и два года: возможно, он потерял интерес к жизни, возможно, утратил надежду на вечную жизнь. Так что же произошло в течение этих двух дней? Ривьер предавался горьким размышлениям? Или вмешались церковные власти? Отдать предпочтение второй гипотезе означает, что во время исповеди Соньер поведал Ривьеру какую-то тайну — тайну страшную. Быть может, вышестоящее начальство, зная, о чем Соньер способен рассказать на исповеди, надавило на Ривьера, чтобы он все-таки соборовал умирающего? Чтобы о скандале не узнал еще кто-нибудь?

Кажется, что весь мир неправильно оценил первое решение Ривьера: даже тонкий и проницательный Же-рар де Сед драматически восклицал: «О каком духовном преступлении довелось узнать Ривьеру? Не показалось ли ему, что душа Беранже превратилась в один из тех камней, о которые способно разбиться даже божественное милосердие? Подумал ли он о том, что оставляет своего друга у врат самого ада?»

Но вопрос следует задать иначе. Даже Гкглер, прояви он раскаяние, страх перед адом, мог бы надеяться получить последнее причастие. Лишение последнего причастия может означать только одно: любое злодеяние простится раскаявшемуся человеку, за исключением того, что упорствует в своем заблуждении или грехе. Не будем долго распространяться о предполагаемом прегрешении Соньера… Отказался ли аббат отречься от своей ошибки? «Весь мир» — за исключением нас — считает возможным тот факт, что Мари была больше чем просто служанка в его доме. На протяжении всей истории этот факт не имел особенной важности, но на смертном одре все могло обстоять по-другому? Да, Соньер, не пожелавший отречься от земной любви Мари, мог бы рискнуть лишением последнего причастия. Поступил ли он так на самом деле, он, человек, достигший шестидесятилетнего возраста и стоящий на краю могилы, особенно если верил в заступничество другого человеческого существа? Уже задав этот вопрос, мы на него ответили. Остается один возможный мотив: упорство в ереси и вероотступничестве. Этот аргумент нам кажется серьезным: Соньер был волевой личностью и, вне зависимости от своего отступничества, человеком глубоко религиозным. На Никейском: соборе он наверняка выступил бы против императора Константина Великого. Мы имеем дело с религиозностью, освободившейся от догмы.

А отчаяние Ривьера после этой редкого и прискорбного эпизода? Представим себе «нормального» кюре, обучавшегося в семинарии и слыхом не слыхавшего о боге Митре, епископе Арии, великом магистре ордена тамплиеров Жаке де Моле; кюре, который представлял себе Господа и небеса в том виде, каком они представлены на фресках в Эпинале, и незнакомого с самим понятием «архетипичной истины». Короче, Ривьер был из тех священников, которые свято веруют в то, что их Церковь основана только на истине и держит в руках ключи от рая. Среди французского клира таких священников встречалось еще довольно много… по крайней мере, до 1917 года. А в самом 1917 году? Если дело обстоит так, как мы описали, Ривьеру пришлось тяжело. Гораздо более тяжело, чем самому Соньеру, у которого было преимущество над своим собратом: он готовился увидеть — если там было что видеть.

По поводу дезинформации, сознательной или нет, то, перечитывая настоящую рукопись, мы прибавили к досье несколько моментов, скорее тревожащих, нежели значительных. В начале лета 1993 года под эгидой общества «Земля Реде» были начаты работы в музее и прилегающих к нему зданиях, которые, как уже упоминалось, составляли «храм-перевертыш». И так называемая вестготская колонна с перевернутым крестом, увенчанная статуей Богородицы, была перенесена в музей и установлена наоборот, что противоречит мыслям и работам Соньера! Что же касается железной двери, внешне совершенно бесполезной и преграждающей переход между «внешними исповедальней и алтарем», то ее убрали.

Остались лишь косяки! Вот бедолаги… Авторов этих «модификаций» вроде бы не за что винить в некомпетентности: они всего-то убрали ненужную дверь и вернули на место крест, который Соньер вроде бы случайно перевернул! Вышеупомянутые авторы — а все они люди образованные и интересные — львиную долю своего времени и усилий отдают благому делу. Вспоминается поговорка: «Господи, обереги меня от друзей, со своими врагами я справлюсь и сам».

Вот так. Карты розданы, игра началась. Но в колоде немало крапленых карт; нужно иметь терпение, чтобы отличить их от нормальных.

Эркуль Пуаро и Мегрэ нам не помогут. Агате Кристи и Сименону неинтересно наше дело. Как поступить? И автор и читатель — вместе мы должны приняться за работу. Чтобы найти ответ, мы должны отобрать нужные факты в ворохе самой разнообразной информации.

Решить загадку? Трудная затея? Кажется, что нас ждут прекрасные указатели, которые невозможно не заметить…

Пьеса сыграна, причем пьеса детективная. Теперь нам предстоит тщательно изучить игру актеров и отделить правдивые указания от мистификаций. Во время преподавания в нарбоннской семинарии Соньеру наверняка приходилось «отделять зерна от плевел». Мы же столкнулись с ученой смесью тех и других…

Итак, опишем все обманчивые изображения, даже если нам придется объяснять причины их установки; так нам проще будет найти ответ.

Да, Жан-Клод Дани справедливо заметил: в церкви взору посетителя предстают девяносто аномалий, мы можем поверить слову этого выдающегося историка искусства. Элементарные психологические причины противоречат гипотезе, согласно которой речь идет о символических и топографических знаках, раскрывающих природу клада и указывающих искателю путь к открытию. А может, Соньер и его друзья действительно решили отдать легендарное сокровище первому, кто придет в церковь и окажется настолько умен и проницателен, чтобы разгадать все символы?

Может, мы имеем дело с проделками человека, склонного к розыгрышам? Нет, дело обстоит гораздо серьезнее. Вскоре мы увидим, к чему стремился аббат.

Все понятия, являющиеся неотъемлемой частью классического христианства, были здесь поставлены под удар. Вспомним о таких чудовищных нелепостях, как два младенца Иисуса и «храм-перевертыш», с его перевернутым крестом. Этим все сказано: все эти знаки громко вопиют от вероотступничестве Соньера и его склонности к ереси. Соньер зашел далеко за границы допустимого перед своим церковным начальством, и возникает вопрос: как же епископ Бийар, посетивший церковь в первый раз, не высказал своего возмущения? Неуверенность или боязливость? Незнание? Наоборот, полное знание? Интересно, что епископ Каркассонский никогда не чинил препятствий Соньеру. И затем… было ли то посещение церкви действительно первым?