– Эй, Везунчик! – позвал он. – Спускайся! Я же знаю, что ты там!

Княжий град Асадаль справедливо славился как один из прекраснейших городов империи. Всякий, кто смотрел на него со стороны порта, согласился бы с этим. Холмы в зеленом бархате садов, увенчанные многоярусными храмами; сотни кораблей у причалов, похожие на огромных бабочек и стрекоз, нарядные люди, гуляющие по набережным, купцы и моряки со всего мира. Спросят: а как же городские стены, форты, сторожевые башни, без которых не обходился ни один сколько-нибудь крупный город на материке? Они давно снесены по приказу императора. Столица Кирима встречает гостей, широко распахнув двери, словно прекрасная гостеприимная хозяйка, с легкой улыбкой на лице, означающей всё что угодно.

С изнанки Асадаль грязнее и непригляднее, словно штопаное домашнее платье. Местные жители, прибывающие в столицу из долинного Нана и из северных префектур, должны миновать городское кладбище, трущобы, скотобойни, разнообразные государственные и частные мастерские, бесконечные ряды однообразных складов, неказистые пригороды, и только потом они доберутся до Северной таможенной заставы. Заплатив въездную пошлину, они попадут, наконец, в кварталы, напоминающие тот Асадаль, который когда-то так поразил маленького Мотылька. Сразу за заставой красочной стеной теснятся гостиницы разного ранга, таверны и чайные домики для приезжих и местных любителей гульнуть. Приличные горожане стараются не селиться в этом районе, если не заставит крайняя нужда.

Чайный домик «У Прекрасной Азалии» имел репутацию одного из самых захудалых притонов квартала у Северной заставы. Его хозяйка, эта самая Прекрасная Азалия, склочная неопрятная старуха, хвалилась, что в молодости была знаменитой кисэн, и, словно княжеская дочь, даже не знала, как выглядят деньги. К старости от ее баснословной красоты не осталось и следа, а денег она по-прежнему почти не видела, правда, по другой причине – ее посетители предпочитали столоваться в долг, или расплачиваться краденым. Прекрасную Азалию это устраивало. Она давала приют ворам, занималась сводничеством и собирала сплетни для всех, кто ей платил. Старуха настолько привыкла, что в ее чайный домик приходят за чем угодно, кроме чая, что даже не удивилась, когда ее порог переступил мужчина в сером одеянии монаха.

«Этого вора я не знаю, – подумала она, кланяясь гостю и стараясь разглядеть его лицо, спрятанное под низко надвинутой соломенной шляпой. – Чем со мной сегодня расплатятся за кров и стол? Не храмовой ли утварью?»

– Мир сему дому, хозяйка, – раздался хрипловатый голос из-под шляпы. – Славный домишко. Тихий, уединенный. А можно ли получить в этом гадюшнике чистую комнату с жаровней и ужин не из человечины?

Старуха угодливо захихикала, обшаривая взглядом гостя, который, к слову, и не подумал снять шляпу – видно, знал, куда пришел.

«Ишь ты, не вор, – подумала она, глянув на его руки. – Неужели и впрямь монах? Не иначе как назначил свидание какой-нибудь шлюхе и думает, что здесь сможет развлечься без помех».

– Всё, что пожелает преподобный, – зачастила она, ощерив в улыбке черные зубы. – Есть прекрасная комната с жаровней, пять сортов зеленого чая и бобовая паста с грибами на ужин…

Монах хмыкнул под шляпой.

– Бобовую пасту скорми псам, – сказал он. – У меня сегодня будут важные гости. Придут поздно, ближе к полуночи.

– Приготовить стол?

– Да уж лучше не надо, – монах окинул брезгливым взглядом сумрачное помещение с паутиной по углам и сунул старухе связку медных монет. – На соседней улице я вроде как видел приличную таверну, притащи оттуда доброй еды. Только смотри мне, старуха – никакой бобовой пасты! Жареное мясо, да побольше, и рисовый самогон, да покрепче.

«Ого, монах настроен решительно. Похоже, ночка будет веселая», – отметила Прекрасная Азалия.

– На сколько гостей покупать припасы?

Почему-то этот простой вопрос заставил монаха замешкаться с ответом.

– Купи на все деньги, – решил он наконец. – Я пока и сам не знаю.

К закату все было готово: единственная гостевая комната подметена, настелены свежие циновки, накрыт стол. Монах с невозмутимым видом уселся на лучшее место и так близко пододвинул к себе жаровню, что, казалось, вот-вот подожжет себе рукава. Раздираемая любопытством Прекрасная Азалия хлопотала вокруг стола, стараясь втянуть монаха в разговор и мимоходом заглянуть ему под шляпу.

Если бы она не так суетилась, то наверняка заметила бы, что на улице творится неладное. Обычно жизнь в квартале у Северной заставы бурлит до поздней ночи, а нынче улицы подозрительно рано опустели, только болтались, залив глаза, самые горькие пьяницы. В окрестных домах капризничали дети, собаки скулили и просились под крышу. Из-под крыльца чайного домика Прекрасной Азалии вылез домовой квисин, похожий на тощую лопоухую крысу, и удрал в сторону городских ворот, испуганно озираясь. Даже цикады умолкли. Незадолго до полуночи вокруг чайного домика воцарилась тяжелая тишина.

– Что ж вы шляпу-то не снимете, преподобный? – не умолкая, болтала старуха. – Думаете, я такая любопытная? Нет, мне совсем не интересно, только о вашем удобстве и забочусь. Посетитель, так сказать, всегда прав. У меня в доме гость может быть спокоен за свою репутацию. Даже святому человеку порой надо немного развеяться, уж кому, как не мне, это понимать. Говорила ли я вам, преподобный, что в юности я была известнейшей…

Болтовню старухи внезапно прервали. Долгий заунывный вой долетел откуда-то со стороны ворот и постепенно затих вдалеке.

– Храни нас Семизвездный! – старуха побледнела. – Это еще что за напасть?

– Пес где-то воет, – равнодушно отозвался монах.

– Люди говорят, если в небо воет, то к пожару. А если в землю – то к смерти. Тьфу, тьфу, нечисть…Ой, опять!

Вой донесся снова, на этот раз ближе. Многоголосый, наводящий жуть. Снаружи послышался звук шагов, и в дверь поскреблись.

– А вот и гости. Слышишь, хозяйка?

Совсем недавно старуха лопалась от любопытства, а теперь ей почему-то совсем расхотелось открывать. «Надо было сразу выставить этого монаха», – с раскаянием подумала она.

– Мне что, самому открывать? – недовольно спросил монах.

– Сейчас, уже иду….

С замирающим сердцем Прекрасная Азалия отворила дверь, сама не зная, кого увидит, но заранее страшась – и попятилась, не находя слов от изумления. Перед ней стояла женщина в великолепном одеянии из алого и черного шелка. Полы и рукава платья были так пышны, что едва проходили в дверь, а вычурная, украшенная гребнями, шпильками и подвесками прическа доставала до потолка. Лицо женщины было скрыто за расписным веером. Рисунок на веере, как и вызывающе яркая расцветка платья ясно указывали на статус гостьи.

«Это же кисэн высшего ранга! – поняла потрясенная старуха. – Вот так монах! И откуда у него такие деньжищи? Храмовую казну разграбил, что ли?»