— Ваше положение хуже, чем у любого из победителей главной серии за всю ее историю. Они считают, что вы уже проиграли.

Гурдже ждал продолжения, но услышал лишь молчание.

— Отвечайте на вопрос, — сказал он кораблю, — Вы не ответили на вопрос. Отвечайте мне.

На что это там намекал корабль? Хаос, абсолютный, полный хаос. Его позиция представляла собой беспорядочное, аморфное, бессвязное, чуть ли не варварское столпотворение фигур и пространств — разбитых, разъединенных, распадающихся. Что тут еще спрашивать? Он что, не верит своим глазам? Обязательно нужно, чтобы и Разум сказал ему то же самое? Неужели без этого нельзя поверить в то, что произошло?

— Да, конечно, выход есть, — сказал корабль, — И не один, хотя все они крайне маловероятны, фактически нереализуемы. Но сделать это можно. Практически нет времени, чтобы…

— Доброй ночи, корабль, — сказал Гурдже, но сигнал продолжал поступать.

— …объяснить их сколь-нибудь подробно, но думается, я могу дать вам общее представление о том, что нужно делать, хотя это и будет всего лишь набросок в самом общем виде, в…

— Извините, корабль. Доброй ночи.

Гурдже выключил канал связи. Раздался щелчок, и через несколько секунд мелодия отбоя засвидетельствовала, что корабль тоже отключился. Гурдже снова посмотрел на голографическое изображение доски перед ним, потом закрыл глаза.

К утру у него все еще не было представления о том, что делать дальше. В эту ночь он не сомкнул глаз — только сидел перед экраном, глядя на панораму игры, пока это изображение чуть ли не впечаталось в мозг, а глаза не заболели от напряжения. Спустя какое-то время он перекусил и посмотрел несколько развлекательных программ, которыми империя пичкала своих подданных. Ему нужно было отвлечься, и программы отлично подходили для этого.

Прибыл улыбающийся Пекил, сказав, что Гурдже правильно поступил, приняв участие в соревнованиях, и что лично он, Пекил, не сомневается — Гурдже отлично выступит во второстепенных играх для тех, кого вышибли из основных, если захочет участвовать. Конечно, эти игры мало что значат и представляют интерес только для тех, кто ищет продвижения по службе, но Гурдже сможет сыграть против других… неудачников. Так или иначе, он ведь все равно полетит на Эхронедал, чтобы увидеть окончание игры, это же такая огромная честь, верно?

Гурдже едва пробормотал что-то, кивнул, и они отправились в зал. Пекил по пути рассказывал о выдающейся победе Никозара в первой игре днем ранее. Император-регент уже перешел на вторую доску, которая называлась Доской формы.

Жрец снова предложил Гурдже признать свое поражение, и снова Гурдже сказал, что хочет продолжить игру. Они все расселись перед огромной доской и либо продиктовали свои ходы ассистентам, либо сделали их сами. Гурдже долго думал перед тем, как сделать свой первый ход этим утром. Он несколько минут тер биотеха пальцами, глядя широко раскрытыми глазами на доску. Размышлял он очень долго, и другие игроки даже решили, что он забыл о своем ходе, и попросили судью напомнить ему.

Наконец Гурдже поставил фигуру. Он словно увидел две доски — одну здесь, перед ним, а другую — впечатавшуюся в его мозг за прошлую ночь. Другие игроки делали свои ходы, постепенно оттесняя Гурдже на ограниченный, малый участок доски, за пределами которого оставались лишь две его фигуры, преследуемые и спасающиеся бегством.

Когда его осенило (он знал, что так оно и будет, только не желал признаваться себе в том, что знает), он воспринял это как откровение, возникло желание расхохотаться. Он даже откинулся назад на своем стуле, замотал головой. Жрец выжидательно посмотрел на него, словно надеясь, что глупец-инопланетянин наконец-то сдастся, но Гурдже лишь улыбнулся, посмотрев на верховника, выбрал самые сильные карты из своего тающего запаса, передал их судье и сделал следующий ход.

Как выяснилось, весь его расчет был на то, что остальные слишком поглощены достижением быстрого выигрыша. Было очевидно, что игроки заключили своего рода сделку, позволявшую выиграть жрецу, и Гурдже решил, что другие будут играть не наилучшим образом, — лавры все равно пожнет другой, и победа достанется не им. Не им будет она принадлежать. И конечно, они не обязаны играть хорошо, так как победят числом, а не умением.

Но ходы могли превращаться в язык, и Гурдже решил, что уже изучил этот язык достаточно хорошо, чтобы убедительно лгать на нем, и потому делал свои ходы, то намекая противникам, что уже сдался, то давая понять, что вознамерился забрать с собой одного из них… или двух… или нет, другого… обман продолжался. Но в ходах Гурдже содержалось не одно послание, а скорее несколько противоречивых сигналов, постоянно разрушавших порядок на доске, и наконец то общее понимание позиции, которое было у других игроков, стало подтачиваться, разваливаться, распадаться.

Тут Гурдже сделал несколько на первый взгляд непоследовательных, бессмысленных ходов, которые (вроде бы неожиданно, без предупреждения) стали угрожать сначала нескольким, потом большинству полевых фигур одного игрока, но при этом силы самого Гурдже стали более уязвимыми. Игрок этот запаниковал, а жрец сделал то, что и ожидал Гурдже, — ринулся в атаку. В течение нескольких следующих ходов Гурдже попросил судью раскрыть карты, которые Гурдже вручил ему ранее. Карты эти действовали, как мины в «одержании». И тут оказалось, что силы жреца уничтожаются разными способами, что они деморализованы, в панике совершают бессмысленные ходы, безнадежно ослабляются и переходят на сторону Гурдже или (очень редко) других игроков. У жреца не осталось почти ничего, силы его были разбросаны по доске, как опавшие листья.

Противников охватило смятение, и Гурдже смотрел, как они, лишившись лидера, пререкаются по поводу дальнейших действий. Один попал в серьезную переделку. Гурдже атаковал и уничтожил большинство его фигур, а остальные пленил, после чего продолжил атаку, даже не теряя времени на перегруппировку.

Позднее он понял, что в этот момент все еще отставал по очкам, но его несла вперед сама инерция его воскресения из мертвых, распространяя среди остальных игроков безумную, истеричную, почти суеверно-неодолимую панику.

С этого момента он больше не совершал ошибок. Его продвижение по доске стало сочетанием беспорядочного бегства и триумфального наступления. Вполне разумные игроки выглядели как полные идиоты, когда силы Гурдже свирепствовали на их территории, захватывали земли и стратегическое сырье, словно не было ничего легче и естественнее.

До вечернего сеанса Гурдже успел закончить игру на Доске начал. Он спасся. Он не только перешел на следующую доску, но и оказался в числе лидеров. Жрец какое-то время сидел и смотрел на игральную доску с выражением, которое Гурдже назвал бы ошарашенным, хотя и не очень разбирался в мимике азадианцев. Потом жрец вышел из зала без обычного в конце игры обмена любезностями, а другие игроки либо ограничились двумя-тремя фразами, либо воздавали многословные хвалы игре Гурдже.

Вокруг него собралась толпа — члены клуба, репортеры, другие игроки, несколько гостей-болельщиков. Окружившие Гурдже верховники, болтая без умолку, странным образом умудрялись его не касаться. Они сгрудились вокруг него, но тем не менее старались не притрагиваться к нему, и уже одно их число придавало всей сцене оттенок нереальности. Гурдже засыпали вопросами, но он не мог ответить ни на один. Он даже едва мог разобрать их — все верховники говорили слишком быстро. Над головами толпы парил Флер-Имсахо, пытаясь криком привлечь внимание собравшихся, но ему удалось притянуть к себе лишь их волосы, которые встали дыбом от статического электричества. Гурдже увидел, как один их верховников, стараясь оттолкнуть машину, получил явно неожиданный и болезненный удар током.