когда немного успокоился. Было ясно, что дворец никак не подходил для его планов. — Если серьезно, то где человек остается совершенно один? В спальне, например. Б…ь, в постель к нему что ли лезть⁈

В конце концов, единственно верный вариант был найден. Ринату вспомнилось, что в России была, как минимум, одна православная обитель, которую посещали три последних российских императора. А где еще, как не на исповеди, человек оставался один? Ответ очевиден.

— Был я там в свое время… Далекова-то, конечно. Но сейчас земля мерзлая, немного снежком припорошена. Меняя лошадей можно добраться до места за недельку с небольшим… По слухам, богомолье скоро начнется, а, значит, можно успеть.

В этот раз он решил взять с собой помощника. Ехать предстояло с довольно ценными вещами, для охраны которых могли потребоваться еще одни крепкие руки. Особо он не раздумывал над кандидатурой, выбрав когда-то спасенного им от кровной мести здоровенного лакца. Весом под центнер и ростов под два метра, горец поклялся тогда, что будет его рабом. Раб ему, правда, не нужен, а вот друг очень даже пригодится.

— С этого дня, Наиль, ты немой. Все слышишь, понимаешь, но говорить не можешь. Иначе из-за твоего акцента нас обоих пристрелят. При этом ты станешь татарином, — инструктировал он сидевшего напротив него горца. Было видно, как у того от удивления волосы на голове шевелились. Если нужно с кем-то подраться на кулаках или на саблях, то он даже раздумывать не станет. Запросто сделает. А вот притворяться кем-то другим, актерствовать, ему было совсем в новинку. Чувствовалось, что не привык обманывать и притворяться. Характер не тот. — И кулаками прекращай махать по поводу и без повода. Понял меня⁈ Драться, если я разрешу. По-другому никак! — бородатое лицо сразу же погрустнело, как у ребенка, у которого отняли любимую игрушку. — Не куксись, старина. Подозреваю, что кулаки твои будет обо что почесать. Отребья на дорогах хватает. Может так случиться, что на тебя и будет вся надежда… Кстати, на дорогу нам бы документами разжиться. Как говориться, без бумажки, ты какаш… Тьфу, букашка! Хотя первый вариант тоже очень близок к сути.

Быстр собравшись, Ринат пошел в сторону одного дома, что стоял особняком от всех. По дороге к нему пришлось пересечь два полноценных поста с охраной, которые каждого сверлили грозными взглядами. Службу бдили.

В неприметном домике, спрятавшемся за развесистыми ивами, проживал довольно любопытный персонаж, о котором в долине ходили самые разные слухи. Одни поговаривали, что тот старичок, божий одуванчик, известный душегуб и разбойник, что на покой вышел, и грехи теперь замаливает. Мол, для этого здесь и охраны столько. Другие утверждали, что тот сильный колдун и рассказывает обо всех своих секретах имаму Шамилю. Третьи рассказывали про то, что это очень знатный пленник, чуть ли не дядя самого императора. Смешно, что никто из окружающих даже близко не подошел к разгадке тайны.

— О, Вашество, доброго вам вечерка. Пришли, значит-ца, старика на ночь глядя проведать, — у избушки Рината встретил сгорбленный мужичок с густой окладистой бородой. В овчинном тулупе, настоящих валенках, мешковатых штанах и шапке-треухе, он мирно сидел на завалинке и любовался костерком, что горел рядом. — Спешу, доложить, что сегодняшний урок выполнил. Почитай, сотен на шесть сегодня «блинов напек», — морщинки на его лбу казались живыми: то собирались в кучу, то вновь расходились в сторону. При этом выражение его лица было с особой хитрецой. Чувствовалось, что старик не так прост, как старается казаться. С таким нужно было ухо востро держать. Не успеешь оглянуться, как окажешься в проигравших. — Али по иному какому вопросу?

Этот безобидный с виду старикан был представителем одной из древнейших в мире профессий и обошелся Ринаты в гигантскую сумму в сто двадцать рублей серебром. Григорий Алтынов, по прозвищу Алтын, как можно было понять, изготавливал поддельные деньги. Как хороший ювелир, наловчился такие серебряные и золотые монеты делать, что от настоящих не отличишь. Иногда, как говориться для души, делал даже бумажные ассигнации. А попался совершенно случайно, когда спьяну в трактире начал хвалится своим талантом. Мол, все тут сявки подзаборные, а он настоящий воровской король, потому что у самого императора ворует.

— Как живется Гриша? Жалоб нет? Не обижают? С кормежкой все хорошо? — Ринат сел рядом. Вопросы старика пока оставил без ответа, начав задавать свои собственные. — Это хорошо, что хорошо. Сытый человек и работает хорошо.

— Як в раю тута живу, Вашество, — старик раззявил в улыбке рот. — Шамовка хорошая. Выпить приносят. Бабу бы исчо…

Ринат еще поболтал с ним, а потом приступил к главному.

-…Через пару дней приготовь мне ассигнаций. Пусть помельче будут и потрепанные. Не мне тебя учить, — старик кивал на каждое слово имама. Все сделает в лучшем виде. С его изделиями и в самой столице жить можно. — Еще документы нужны на двух человек. Сделаешь три разных комплекта. Я вот тут все расписал: на кого, сколько и чего… Не подведи, старый!

[1] Сахиб — почтительное название европейца в колониальной Индии, а также форма обращения к нему мусульманам-индийцам.

[2] Готти — сокращенное наименование представителя народности готтентот в Северной Африки.

Все ближе и ближе развязка

-//-//-

Суета, царившая все сегодняшнее утро во дворце и доставлявшая слугам немалое беспокойство, имела весьма прозаическое объяснение — императорская фамилия собиралась на традиционное ежегодное богомолье, в своем кругу нередко называвшееся большим. Ибо в отличие от малого богомолья, совершаемого по десятку с лишним ближних к столице храмов, состояло в довольно утомительной и долгой поездке в одну из волжских губерний. Подумать только, в пути императорской чете с их многочисленными слугами, охранной и приближенными нужно было отмахать почти тысячу верст, пересечь больше десятка больших и малых рек и речушек, посетить пять или шесть губернских городов. Неслучайно, супруга императора Николая Павловича называло это путешествие не иначе, как божьим испытанием, посланным за ее грехи. Правда, император, слыша это, всякий раз изволил гневаться. Ведь, поездка эта была им весьма ценима, можно даже сказать сродни путешествию к святым местам. Ибо была последним наказом его горячо любимого брата, усопшего императора Александра Павловича, которого он почитал как отца.

— Тронемся, господа. Желаю пока верхом быть, — император с нескрываемым неудовольствием обвел взглядом многочисленный хвост из самых разных повозок и карте, вытянувшихся на дворцовой площади. Вскочил на белого жеребца и во главе отряда кирасир поехал вдоль по проспекту. — При выезде из города подождем остальных.

Он махнул рукой супруге, которая в окружении детей, фрейлин и слуг только спускалась по мраморной лестнице. Та, давно уже привыкшая к таким прогулкам супруга, улыбнулась. Не сдержался и Николай Павлович, губы которого тоже раздвинулись в улыбке. Не сухарь же он был, в самом деле, а наоборот. Обожал ее так, словно и не было этих прожитых вместе десятилетий, словно только недавно с ней познакомились. Ведь совсем не изменилась. Казалось, была все такой же милой сердцу очаровательной девчонкой, характером и исходящим светом напоминая спустившегося с небес ангела…

— Ваше Величество! — вдруг удивленный голос секретаря грубо прервал приятные мысли императора. — Смотрите! Вон там! Там, за шпилем! Это какой-то шар! Черт побери…

Желая уже высказать неудовольствие своему секретарю, барону Васильчикову, за его совершенно неуместное «чертыхание», император немедленно повернулся в сторону Петропавловского собора.

— Что вы себе позволяет… — только слова тут же застряли в его горле, не желая выходить оттуда из охватившего Николая Павловича крайнего удивления. Более того, вольно повела себя и императорская челюсть, начав движение вниз. Отчего его лицо приобрело исключительно ошарашенный вид. — Господи Боже мой! Святые угодники! Где это? На пирсе, кажется. Проедемте туда, господа.

Многочисленная кавалькада блестящих кирасир во главе с самим императором немедленно поскакала в сторону пирса, где над силуэтами роскошных мраморных дворцов возвышалась громадина многометрового воздушного шара. Его покрытие из шелка ярко-красного цвета казалось гигантским неземным цветком, расцветающим согласно божьему провидению посреди покрытых снегом проспектов Санкт-Петербурга.

Чем ближе они