– Фамилия моя Герих, а не Генрих, – строго сказал Вере судейский чиновник, так строго, будто она уже успела переиначить его фамилию. – А зовусь Константином Викентьевичем. Я – следователь, расследующий обстоятельства убийства вашей подруги Марии Михайловны Плотниковой…

Вера как ни пыталась, толком ничего рассказать не могла. Поехали гулять в Сокольники, пили сельтерскую, ели пастилу, никаких подозрительных людей она поблизости не видела (она и не оглянулась ни разу в тот день), кто стрелял, она не видела, выстрела не слышала, но, кажется, был такой звук, нечто вроде хруста, как будто большую сухую ветку сломали… Негусто. Про Спаннокки и все, что было с ним связано, Вера ничего не рассказала.

Константин Викентьевич обедать не стал, выслушал ответ на последний вопрос и уехал. А за обедом у Веры с Владимиром состоялся разговор. Вернее, разговора как такового не было. Еще не приступая к еде, Владимир со значением посмотрел на Веру и сказал:

– Счастья у нас, Верочка, будет больше, несоизмеримо больше, чем было горя. На все воля Божья. Кого Он любит, того и испытывает.

Адвокат. Только адвокаты могут вместить столько всего в три недлинные фразы. Только адвокаты и актеры могут сказать взглядом и тоном голоса гораздо больше, чем словами. Только адвокаты и врачи умеют внушать надежду так, что хочется им верить даже в самом безнадежном существовании. Вера разрыдалась, бросилась на шею мужу, он начал ее утешать… К великому недовольству Ульяны, ели уже остывшее, но зато Вере стало легче.

– Алексей, конечно, подлец, – сказал Владимир, когда пили чай. – Как он мог за моей спиной втянуть тебя во все это? Уму непостижимо! Не был бы он моим родным братом… Эх, да что там говорить. У Алексея есть один существенный недостаток. Он весьма увлекающийся человек. Не порывистый, а именно увлекающийся. Не умеет вовремя останавливаться, вот беда какая. Мы с ним договорились вот о чем. Все твое участие в его делах немедленно прекращается. Он пустит в тех кругах, где надо, слух о том, что ты от нервного потрясения лишилась памяти и вообще не в себе. Тебе придется некоторое время безотлучно быть дома. Это надобно для твоего же блага и для подтверждения версии о твоем душевном расстройстве. К телефону не подходи, пусть Ульяна подходит, она, кажется, совсем освоилась. Недели через полторы-две мы с тобой уедем. В Ялту. На месяц или даже на два. Пусть это станет нашим свадебным путешествием. Ты не против?

– Безотлучно так безотлучно, – апатично согласилась Вера. – В Ялту так в Ялту…

Ясно же, почему Владимир выбрал Ялту. Не столько из-за ее благоприятного климата, сколько из-за того, что Ялта – один из самых спокойных городов Российской империи. В Ливадии любит бывать государь, отчего в Ялте полиции, жандармов и агентов Охранного отделения больше, чем отдыхающих. Там, говорят, настолько покойно, что даже по карманам лазить некому. Рай земной…

У Владимира в одном из ящиков письменного стола лежал охотничий бинокль в инкрустированном деревянном футляре. Владимир не охотился, у него и ружья не было. Бинокль подарил один из благодарных клиентов, банкир Тетеруковский, который был страстным охотником и не допускал мысли, что кто-то из мужчин, тем более такой приятный человек, как адвокат Холодный, может не разделять этого увлечения.

Вера вспомнила о бинокле в пятницу утром. Сначала подумала о том, что бинокль мог бы немного разнообразить ее заоконные виды, а потом сообразила, что с его помощью можно не только смотреть вдаль, но и досконально, до мелочей, рассматривать лица прохожих. А если рассмотреть лицо подозрительного человека, то сразу же станет ясно, насколько обоснованны твои подозрения в отношении его. Одинаковой одежды много, а вот лица все разные. Нет, определенно, после нервного потрясения голова стала соображать лучше. Вера пошла в кабинет, достала из ящика приятно тяжелый (сразу чувствуется, что серьезная вещь, а не какая-нибудь игрушка) бинокль, полюбовалась на оленей, вырезанных на костяных накладках, и начала учиться им пользоваться.

Учеба оказалась недолгой – поднеси к глазам и крути колесико, вот и вся премудрость. Жаль только, что колесико было тугим, и для того, чтобы его покрутить, надо было отрывать бинокль от глаз, перехватывать поудобнее левой рукой и действовать правой. Бинокль был сделан в расчете на мужскую руку. Владимир, наверное, смог бы вращать колесико, не отрывая бинокля от глаз.

Первым делом Вера рассмотрела дом, стоящий напротив. Видно было замечательно, до мельчайшей щербинки на стене, словно рядом стоишь. Рассмотрев через открытое окно обстановку чьей-то комнаты на втором этаже, должно быть кабинета, потому что там стоял письменный стол и книжные шкафы, Вера немного опустила бинокль и стала рассматривать выходящих из подворотни. Разглядела рябинки на лице почтальона и крошки, застрявшие в усах и бороде какого-то мужика, прочла название газеты, которую прохожий купил у пробегавшего мимо мальчишки-газетчика, даже рассмотрела номер проезжавшей мимо пролетки, и это при том, что та ехала довольно резво. Замечательная вещь этот бинокль! Жаль, что раньше не догадалась им воспользоваться, все равно без дела лежал.

От слова «раньше» пребольно кольнуло в груди и захотелось плакать. Вера ушла в спальню, уткнулась лицом в подушку и поплакала, да так, что подушку впору было выжимать. Затем умылась, попудрилась, поправила слегка растрепавшуюся прическу, взяла бинокль и пришла на кухню, где Ульяна начинала готовить обед.

При виде бинокля кухарка заметно насторожилась, не иначе как заподозрила, что Вера приготовила ей какую-то каверзу, но когда Вера встала у окна и начала разглядывать через бинокль двор, успокоилась и деловито загремела посудой и застучала ножом по доске. Делать что-либо тихо Ульяна не умела, или, может, считала, что тишина на кухне будет расценена хозяевами как ее бездельничанье.

Рассматривать двор оказалось еще интереснее, чем улицу, потому что перспектива была шире. Чей-то кот греется в лучах солнца на крыше гаража Владимира, два воробья что-то деловито клюют около дровяных сараев, дворник Егор стоит в теньке, под стеной дома и читает газету. Грамотный или притворяется для фасону, пуская пыль в глаза очередной своей пассии?

Тут сразу же вспомнилась Клаша, со дня смерти которой еще и сорока дней не минуло. Пришлось опускать бинокль, доставать из кармана платочек и промокать глаза.

– Лук нынче злю-у-ущий, – нараспев сказала Ульяна, не переставая стучать ножом. – Продирает до самого нутра.

Вера ничего не ответила, а продолжила свои наблюдения.

Егор читал не какой-нибудь бульварный «Московский листок», серьезную газету «Русское слово», но не что-либо из статей, а объявления. Вера смогла увидеть это благодаря тому, что Егор не разворачивал газету, а складывал и держал в одной руке. Судя по повторяющимся движениям головы, проглядывал он бегло, окидывал страницу взором сверху донизу, иногда задерживая взгляд на каком-то из объявлений.

Дворник, просматривающий объявления в «Русском слове», это интересно, потому что интригует. Объявления в «Русском слове» предназначены для благородной публики, а не для дворников и мастеровых. Барышни из хороших семей (непременно чтобы интеллигентные и образованные) объявляют о своем желании быть компаньонкой или гувернанткой. Люди, которым нужны гувернантки и помощницы по хозяйству, тоже дают соответствующие объявления. Бухгалтера, кассира, тапера или приказчика можно нанять через «Русское слово». Но вот кухарок или дворников через эту газету не нанимают, потому что подобная публика не читает «Русского слова». Кухарки большей частью неграмотные, как, например, Ульяна, а дворники если и знают грамоту, то через пень-колоду. Адрес на конверте или короткое объявление прочтут, подпись поставят, но чтобы газету, да так бегло… И что его может там интересовать?