Вода тихо, потом все громче и громче запела под поплавками, за ними потянулся расходящийся пенный след. Двигатели набирали обороты, лопасти пропеллеров точно растворились в воздухе. Таня медленно, осторожно потянула стойку на себя…

Ура!

Самолет, хлюпнув, оторвался от воды. Теперь нужно его выровнять, держать высоту и следить за курсом. Но главное – сделано. Мелькнул внизу и остался позади остров-кит с белеющим среди зелени причудливым дворцом…

* * *

Пустынный парк тонет в золоте, меди, янтаре, ржавчине опавшей листвы. И золото, и ржавчина в хрустальной прозрачности до синевы резкого осеннего воздуха кажутся одинаково драгоценными. В зеркально-стальных осколках длинных луж лениво проплывают отражения длинных серых облаков. Солнце, прорываясь в облачные просветы, заливает все теплым золотым сиянием. Девочка в красном плаще-колокольчике стремительно бежит, захлебываясь счастливым звенящим смехом. Ей хорошо, так хорошо, что кажется, она или лопнет, или взлетит воздушным шариком от переполняющей радости. Высокий мужчина за ее спиной изображает паука – колени полусогнуты, спина немного сгорблена, движения быстрые, скользящие, немного боком. Вытянутые вперед, почти сомкнутые кольцом руки механически ритмично, как на шарнирах, смыкаются в холостом объятии. Он кричит: «Догоню-у! Поймаю! Не улетишь, пчелка!»

Еще секунда, еще шаг… и мужчина ловит свою красную «пчелку».

– Папа! Папа! – хохоча, кричит девочка, и звонкий переливчатый смех, кажется, отражается, заливая все вокруг.

На правой руке – именно на правой, точно! – холодноватый браслет часов… Черная, в жестких, точно каменных, складках и швах кожаная куртка… И голос:

– Все выше, и выше, и выше!..

И впрямь, как высоко! Как близко – пусть всего на какой-то миг! – становится небо! Летим! Расправить руки – теперь они крылья! Летим!.. Летим!..

* * *

Летим, задумчиво произнесла Таня, глядя на сливающуюся с небом и морем линию горизонта – как будто нет никакого горизонта, только небо. Или только море? Или они – одно?

Еще немного – и ее прежняя жизнь тоже превратится во что-то другое. Как море – в небо. Мелкие формальности, а за ними – долгожданная свобода!

«Мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду?» – вспомнилась ей старая песня, кажется, Высоцкого.

Действительно, что же дальше-то? Что там, за поворотом судьбы? Сергей? Как сложатся их отношения? Может, у них даже свадьба будет? Вот прямо «все как у людей», как говорит тетя Люда. С ума сойти! Никогда в жизни Таня не могла себе представить, что она наденет белое платье, фату, приедет в ЗАГС на лимузине в лентах и кольцах и тоже наденет на палец кольцо… И многоярусный, в белых сахарных кружевцах торт посреди стола, и все вопят: «Горько!»

А потом она будет покупать продукты не только для себя, топтаться у плиты, готовя ежедневные ужины и праздничные обеды, а по воскресеньям выбираться на прогулки с мужем и детьми… Ох! Неужели у нее могут быть дети? Таня невольно обернулась к мальчику. Тот по-прежнему спал, и она вдруг подумала – господи, что, что, что он успел увидеть и понять? Там, на острове. Для нее все это было, может, не рутинной, но как минимум привычной работой, а для такого крохи это же сильнейший стресс. И наверняка с тяжелыми, а может, и необратимыми последствиями.

Зачем, ну зачем я взяла его с собой? Это же не чемодан, это живой ребенок. Наверняка там оставалась какая-нибудь прислуга, не пропал бы. Но я, кажется, в тот момент ничего толком не соображала: вокруг одни мертвые, и тут этот малыш… Разве можно было оставить его среди… трупов?

Таня вела самолет на предельно низкой высоте, глядя, как остается слева белый Дубровник, как приближается Превлакский полуостров, за которым уже поблескивает синева Бока-Которского залива. Там уже Черногория. Поколебавшись, она решила не огибать полуостров (очень уж длинный, прямо акулья челюсть, ограждающая внутреннюю акваторию), а проскользнуть над ним. А уж там, над заливом, можно оглядеться в поисках подходящей для посадки бухты.

Крылья рассекали нагретый воздух, словно тягучую патоку. Пока все шло благополучно, практически идеально: никто не окликал ее по рации, все приборы показывали то, что должны были показывать, никаких сбоев. Это даже настораживало – уж больно все гладко. Но, в конце концов, вряд ли границу между Хорватией и Черногорией так уж сильно стерегут. Туристы-то и там, и там практически одни и те же. И ничьих «коридоров» она не занимает – на такой-то высоте, тьфу. Так что вряд ли ее самолетик мог вызвать подозрение у наземных служб.

А вот уже и Бока-Которский залив под крыльями. Точнее, первая его, самая широкая, часть – Герцег-Новский залив. На северо-востоке, в мерцающей дымке выросла гора Орьен, у подножия которой разлегся Герцег-Нови, разбросал во все стороны белые домики под рыжими черепичными крышами, весело выглядывающими из кудрявой зелени. Где-то среди них – больница, где находится сейчас Сергей. Но об этом думать рано. Сначала нужно сесть, а перед тем еще определить – куда. Еще северо-восточнее, за узкой горловиной – Тиватский залив, еще дальше, за совсем узеньким проливом Вериге – собственно Которский залив и Рисанский. Но туда, пожалуй, лететь не стоит.

Посреди Герцег-Новского залива – знакомый паром. Ползет в Тиват, еле-еле движется, как черепаха, которая вот-вот заснет прямо на плаву. Гористые склоны, кудрявая зелень… Ну, теперь осталось только приземлиться. Точнее, приводниться…

С бортовой панели послышался угрожающий сигнал, предупреждающий о близости препятствия – то есть берега… Казалось, самолет мчится слишком быстро… Это уже Тиватский залив… Господи, помоги мне все сделать правильно…

Таня взглянула на все еще спящего мальчика, внезапно подумав – как же его зовут? Какое-то восточное имя… Учитель называл… Рустам? Равиль? Наиль?.. Надир! Точно, Надир. Та маленькая белокурая женщина, его мать, кричала: «Надирчик!» Бедный малыш…

Под крыльями мелькнул пролив Вериге. Странно, подумала Таня, а пишут и рисуют, что он самый узкий, метров двести, что ли. А он, оказывается, широченный… Или это просто я так низко?.. Слева показалась подходящая бухта…

Вариометр пронзительно предупреждал о стремительной потере высоты. Слишком быстро снижаюсь? Таня сильней вдавила рулевую стойку, нос самолета послушно опустился… Или слишком большой угол? Вода мягка, пока вы крепко об нее не ударитесь – вспомнилось когда-то где-то читанное. Мягче, мягче… Вода стремительно приближалась, слепя глаза солнечными бликами… Панель монотонно сообщала о снижении: пятьдесят метров… тридцать… двадцать… десять…

– Пить хочу, – внезапно раздалось у нее за спиной.

Голос был еле слышен, но Таня вздрогнула, как от удара грома.

– Сейчас, Надир, сейчас! Держись! – крикнула она.

Хорошо, хоть догадалась его пристегнуть, промелькнуло в голове…

Так, теперь чуть-чуть на себя и…

Удар поплавков об оказавшуюся еще тверже, чем Таня ожидала, воду чуть не выбил ей зубы. Самолет, бешено вращая винтами, продолжал, однако, мчаться к берегу… Девушка мгновенно сбросила скорость, в воздухе словно материализовались полупрозрачные круги, сквозь них проступили очертания белых лопастей… Теперь плавно вправо…