— Как жаль, — сказал он отцу, — что мы не можем придумать средство, чтобы избавить Лукрецию от Сфорца.

Папа перевел взгляд на сына.

— Возможно, — негромко ответил он. — Когда-нибудь… А пока отправим его к дожу.

Джованни гневно ходил по комнате жены.

— Значит, — кричал он, — мне дадут командный пост в венецианской армии?

— Ты ведь рад этому, разве нет? — мягко спросила Лукреция. — Не этого ли ты добивался?

— Со мной должны обращаться так же, как с твоим братом, — выкрикнул Джованни.

— Разве с ним обращаются иначе? Джованни Сфорца и Джованни Борджиа оба получили возможность служить в венецианской армии, ведь так?

— Да, это так. И оба мы командуем людьми. Но разница между нами есть. И ваш отец знает об этом. Я буду получать четыре тысячи дукатов, а твой брат — тридцать одну!

— Но, Джованни, — успокаивала его Лукреция, — если бы ты не узнал о том, сколько станет получать мой брат, ты остался бы вполне доволен своими четырьмя тысячами.

— Но я узнал! — На висках Джованни выступили вены. — Со мной так обходятся специально, чтобы показать, что я ничего не значу рядом с твоим братом. Твой отец умышленно оскорбляет меня. Я не позволю тебе ехать!

Несколько секунд Лукреция молчала, потом угрожающе произнесла:

— Если так, то ты не получишь и этих четырех тысяч дукатов.

Джованни сжал кулаки и топнул ногой. Казалось, он вот-вот расплачется.

Лукреция бесстрастно наблюдала за мужем. Она думала: «Скоро мы поедем в Перуджу и когда доедем до города, он покинет нас».

Она отдалась приятным размышлениям о том времени, когда снова окажется рядом с отцом и Чезаре.

Чезаре и отец обнимали Лукрецию. Как горячи и крепки были эти объятия!

— Просто не могу понять, как мы могли жить без тебя, — заявил папа.

— Мы скучали по тебе так, что не выразить словами, — негромко сказал Чезаре.

Она бросалась от одного к другому, беря их за руки и целуя их.

— О отец мой, о брат мой! — восклицала она. — Почему все люди кажутся такими ничтожными рядом с вами?

Они заставили ее покрутиться, чтобы рассмотреть, как она выглядит. Она очень изменилась, заметил папа, постепенно брови ее становятся темнее. Чезаре вспомнил, что она должна была стать Джованни настоящей женой.

— Наша малышка растет, — сказал папа. — Я упрекаю себя в том, что не удержал ее рядом с собой, несмотря ни на какие опасности.

— Бывали сложные ситуации, — заметил Чезаре. — Думаю, мы пережили самые ужасные моменты нашей жизни, и было бы еще труднее, если бы наша дорогая Лукреция подвергалась опасностям.

— Ты прав, сын мой. Но зачем грустить о прошлом. Давай лучше устроим праздник в честь возвращения моей ненаглядной дочери, я хочу посмотреть, как вы вместе будете танцевать и петь.

Чезаре взял сестру за руку.

— А что ты скажешь, сестренка?

— Мне очень хочется потанцевать с тобой. Я хочу показать всем, как я счастлива, что все мы снова вместе.

Чезаре охватил ладонями ее лицо и внимательно вгляделся в милые черты.

— Ты изменилась, сестра?

— Стала немножко взрослее, и только.

— И лучше стала понимать жизнь, — добавил папа нежно и почти игриво. Чезаре поцеловал ее.

— Надеюсь, дорогая, что испытание не было для тебя слишком тяжелым?

Она поняла, что он имеет в виду, и рассмеялась:

— Нет, вполне подходяще. Папа, глядя на них, положил руку сыну на плечо.

— Пусть она теперь идет. Женщины должны нарядить ее к празднику. Тогда я увижу, как вы вместе танцуете, и почувствую себя счастливейшим из смертных, потому что двое моих любимых детей находятся под одной со мной крышей.

Лукреция поцеловала отцу руку и вышла из комнаты, провожаемая взглядами мужчин.

— Как же она хороша! — воскликнул Чезаре.

— Я начинаю верить, что она самая очаровательная девушка в Италии, — заметил папа.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — ответил Чезаре.

Он быстро взглянул на отца. Джулия теряла власть над Александром, поскольку он не простил ее с тех пор, как она уступила притязаниям своего мужа и стала с ним жить. Он сделал широкий жест, отправившись встречать ее, и заплатил за нее выкуп, но Чезаре точно знал, что Джулия уже не любимица папы, и радовался этому. Его всегда раздражала растущая мощь семейства Фарнезе и постоянно увеличивающееся влияние на Александра.

Появившись на балу, чтобы развлечься и насладиться любованием своими детьми, Александр задумался о будущем. И теперь он сказал Чезаре:

— Надеюсь, пройдет немного времени, и мы возвратимся в Рим. Нам многое предстоит сделать, если мы не хотим снова пережить такие же тяжелые дни. Чезаре, мы должны сосредоточить свои усилия на том, чтобы лишить могущества баронов, которые показали себя настолько слабыми и немощными, что даже не приблизились к неприятелю. Я мечтаю о сильной Италии.

— О сильной Италии под властью Папы, — согласился Чезаре. — Тебе будет нужна сильная армия, отец, хорошие генералы.

— Ты прав, сын мой.

Александр видел, что с губ Чезаре готова слететь мольба: отпусти меня, увидишь какой генерал из меня получится.

Александр понимал, что сейчас не время сказать Чезаре, что, как только они вернутся в Рим, он вызовет из Испании Джованни. Джованни встанет во главе папских армий, ему будет нужно выступить и начать войну с Орсини, которые во время вторжения французов проявили себя как трусы и предатели интересов папы. Когда он подчинит их, соперничающие семьи увидят, как велика сила Александра, каким могущественным он стал; они подчинятся папской воле или получат по заслугам.

Ему было бы приятно поговорить на эту тему с Чезаре, но весь их разговор свелся бы к одному — к возвращению Джованни из Испании.

Как рад он был приезду Лукреции; он чувствовал себя счастливым, глядя на взаимную привязанность брата и сестры. Александр не хотел, чтобы хоть что-то омрачило его настроение в этот радостный день, и умышленно перевел разговор на другое:

— Наша маленькая Лукреция… — начал он. — Жаль, что мы не нашли ей более достойного мужа.

— Мысль о нем сводит меня с ума, до того он противен… этот мужлан… провинциальный увалень… рядом с моей сестрой.

— Мы постараемся все устроить так, чтобы ему не понравилось в Перудже, — предложил папа.

Чезаре заулыбался снова:

— Мы должны на всех парусах отправить его к дожу. Можно это сделать?

— Нужно подумать об этом вместе, сын мой. И тогда Лукреция будет принадлежать только нам.