Когда солиситоры защиты в состоянии выполнять должным образом свою зачастую грязную и неблагодарную работу, мы все надежно защищены. Шансы осуждения невиновного, в то время как истинный мерзавец останется безнаказанным, значительно уменьшаются. Хорошие солиситоры защиты следят за тем, чтобы обвинение оставалось честным. И обеспечивают честную работу всей системы в целом. Хороший наглядный пример связан с одним из центральных элементов реформ по повышению эффективности судебной системы, предложенных в 2016 году: призыв увеличить уровень ранних признаний вины.

Как мы уже видели ранее, одна из причин отмены запланированных судебных слушаний заключается в том, что подсудимый меняет свое заявление с «невиновен» на «виновен» в самый последний момент, зачастую после того, как узнает, что все свидетели обвинения явились на суд, и понимая, что его песенка спета. Подкорректировать систему так, чтобы такие подсудимые более охотно признавали свою вину на ранней стадии судебного процесса, тем самым избавив прокуратуру, суды и свидетелей от всех хлопот, связанных с доведением дела до суда, кажется вполне разумным решением подобных проблем. Чтобы этого добиться, суд призывает обвиняемого к ответу – то есть требует сказать, признает ли тот себя виновным – на самом раннем этапе разбирательств, когда тот предстает перед магистратами, и наказывает тех, кто решает признать свою вину, только потом. Опять-таки, с первого взгляда в подобной практике нет ничего предосудительного: «скидка» при вынесении приговора вплоть до одной трети срока уже давно предоставляется преступникам, признавшимся в совершенных преступлениях, а если мотивировать их совершать признание на ранних этапах уголовного процесса, то это позволит сэкономить государству огромные деньги. Но. Всегда есть «но». Когда мы с вами обсуждали освобождение под залог, то уже видели, как мало информации предоставляется защите на предварительных слушаниях. Они зачастую проводятся через несколько дней после совершения инкриминируемого преступления, пока обвинение только строит свою доказательную базу. Доказательства против подсудимого – показания свидетелей, фотографии, медицинские заключения и т. д. – к этому времени зачастую не успевают попасть в прокуратуру. Все, что требуется от обвинения на первом слушании, так это обычно дать неточную полицейскую сводку MG5: именно прокуратуре предоставлено право решать, важны ли какие-либо другие доказательства для того, чтобы призвать подсудимого к ответу, и нужно ли их предоставлять на предварительном слушании. И все умозаключения, сделанные нами при обсуждении освобождения под залог, применимы и в данном случае, только вопрос стоит уже не о возможном временном лишении свободы – от солиситора просят дать свои рекомендации по поводу того, какое заявление обвиняемому нужно сделать в суде, что может кардинально поменять его жизнь.

Оправдывается подобный подход уже давно приевшейся мантрой магистратов (и все чаще, как результат этих «реформ повышения эффективности», обычных судей), которую раз за разом слышат адвокаты защиты:

– Ну, ваш подзащитный же знает, сделал он это или нет.

Что в однозначных делах может быть и справедливо («Ты это яблоко украл, Дугал?» – «Да, мадам, украл»), однако в других случаях будет совершенно неуместно. Иногда попросту невозможно сказать своему подзащитному, достаточно ли у обвинения доказательств, пока их не увидишь. Говорить «обвиняемый знает, что он сделал», – это все равно что сказать пришедшему на прием к терапевту: «Ну вы же знаете, что с вами не так». Он, может, и знает, что у него болит колено, однако как он может судить, синяк ли это, отек, растяжение связок, повреждение сухожилия или и вовсе перелом, без помощи специалиста? Теперь представьте, что от доктора требуют поставить диагноз без осмотра колена, только на основании услышанных жалоб. А затем с уверенностью рекомендовать лечебные мероприятия, кардинально меняющие жизнь человека. Именно этого и требуют ежедневно суды от солиситоров.

Давайте рассмотрим конкретный пример. Пьяный в стельку мужлан на соседнем стуле за барной стойкой выкрикивает в ваш адрес какие-то угрозы и поворачивается, словно собирается вам врезать. Вы инстинктивно наносите ему одиночный предупредительный удар. Он падает и ударяется головой об пол. Позже он рассказывает полиции, что из-за вас сломал челюсть, и вам предъявляют обвинения в причинении тяжких телесных повреждений, за что вам грозит до пяти лет лишения свободы. К первым слушаниям у солиситора имеется лишь предоставленная вами информация, которая ограничивается: «Все было так быстро, мне показалось, что он хочет меня ударить, и я среагировал», – а полицейская сводка MG5 полностью основывается на свидетельских показаниях истца. Вопрос в том, действовали ли вы в рамках допустимой самообороны. Ключевое слово здесь «допустимая». Если суд установит, что вы действительно действовали из самообороны, однако превысили ее допустимые меры, то вас признают виновным. Что приводит к вопросу: что считается допустимым? Анализ «допустимости» – это одно из тех неосязаемых оценочных суждений, которые требуют помощи квалифицированного юриста. Можно подумать, что закаленный опытом в таких делах ветеран суда может дать бесценный совет по поводу того, признавать или не признавать свою вину во вменяемом вам серьезном уголовном преступлении. Если бы дать рекомендацию попросили меня, то мне было бы крайне некомфортно что-либо советовать, руководствуясь только сводкой MG5 и вашими неразборчивыми, спутанными воспоминаниями. Мне бы хотелось полностью изучить показания истца. Мне бы хотелось ознакомиться с показаниями других свидетелей из бара. Мне бы хотелось узнать, что говорят ваши друзья и родные, видевшие случившееся своими глазами. Я бы хотел получить записи камер видеонаблюдения из бара. Мне бы хотелось побольше разузнать о потерпевшем – является ли он, к примеру, внушающим страх шкафом, или же это какой-то щупленький полутораметровый дохляк. Мне бы хотелось узнать мнение каждого о том, что произошло за эту долю секунды, прежде чем я буду готов рекомендовать вам, исходя из своих профессиональных знаний и опыта, есть ли у вас шансы быть оправданным на основании применения самообороны или же вам лучше всего признать свою вину, чтобы получить минимальный срок. Также я бы хотел для верности ознакомиться с медицинским заключением, подтверждающим заявление мужлана о своей переломанной нижней челюсти, так как если тот соврал и получил лишь сильный ушиб, то это уже, дорогой, не тяжкие телесные повреждения. Но в этом-то и состоит вся загвоздка – чтобы мне заполучить все эти материалы, слушание придется отложить. А новая политика, как мы уже с вами видели, обсуждая магистратские суды, заключается в том, чтобы не допускать переноса слушаний. Мы уже показали, как это может навредить обвинению, однако точно так же это идет во вред и обвиняемому. Если в прошлом принятие в суде решений на основе здравого смысла всячески приветствовалось и судей можно было убедить, не делая заявления о виновности, отложить слушание для получения ключевых доказательств, то теперь защита вынуждена идти ва-банк. Признать вину немедленно и получить самое мягкое наказание. Или же отрицать вину и в случае ее признания впоследствии, когда будут предоставлены все доказательства, принять наказание в полной мере (2).