Первая граната разорвалась в центре лагеря, взрыв резанул по глазам яркой вспышкой, разбросал костер и людей возле него. За ним второй, третий. С минутной задержкой полыхнули новые взрывы со стороны болота и ближе к лесу. Загорались ветхие лачуги, плетеные заборы. Глорианцы покидали освещенные участки, прятались за бревнами и камнями. Слышались короткие приказы командиров.

Сашка свернул шею зазевавшемуся солдату, забрал автомат. Недолго думая, дал длинную очередь по бойцам у изгороди. Хлопнули ответные выстрелы, Санек метнулся к горке поленьев. Пули отстучали по бревнам, прошли над головой.

– Вот сволочь, – выругался Санек и бросил гранату. Не успел грянуть взрыв, как кто-то навалился сзади. Упал всем телом, прижимая Сашку лицом к поленьям. – Эх! – выкрикнул Санек, ухватив обеими руками врага за ворот куртки. Резкий рывок, затрещала добротная армейская ткань, послышался хрип. Глорианец уперся головой в бревна, ослабил натиск. Только-только с неба перестала сыпаться земля, но пыль от взрыва все еще витала воздухе, а Сашка уже вытирал клинок о расползшуюся по швам куртку мертвеца. – Вот и хорошо, вот и ладненько. – Две гранаты и сменный магазин перекочевали к новому хозяину.

– Держи! – выкрикнул Андрей и бросил в окно гранату. Хлопок – и дверь вместе с рамой вылетела наружу. Повалил черный дым, полыхнул огонь.

С холма грохотал пулемет, рассыпая веером трассирующие пули. В его сторону потянулись ответные трассы. Глорианцы быстро приходили в себя, разбивались на отдельные группы, оставляли немногочисленные заслоны и, не ввязываясь в бой, покидали поселок.

– Уходят, – сипел Виктор Павлович, отрезая дорогу к лесу. Опасность зацепить своих сковывала возможности пулеметчика, и он палил по одиночным целям за пределами лагеря. Глорианцы спешили укрыться за деревьями, и это отступление могло перерасти в хорошо спланированную операцию. Враг окружал пригорок по одному-два человека, заходил в тыл. Нужно было срочно менять позицию. – Твою мать! – сквозь зубы ругался подполковник, разворачивая пулемет. Ему в спину уже стреляли, но пока наугад, неприцельно.

Дымок от костра поменял направление, теперь он дул с берега. Люди сидели у огня на проплешине среди кустов китойя, недалеко от реки. Призрак взглянул на часы, поскреб затылок и принялся рассматривать хмурое, застывшее в одной поре небо. Стрелки показывали четверть первого ночи, но почему-то было светло, как поздним вечером или ранним утром. Да и река выглядела странной, не такой, как всегда в эту пору. Не было на ней густого, тяжелого тумана. Куда ни посмотри, везде прозрачная даль.

– Брр-р-р! – Семен передернул плечами, накинул плащ. – Что-то похолодало. – Охотник помешал деревянным черпаком закипающую похлебку.

– Тихо здесь. Не люблю я тишину – жди беды. – Босонец придвинулся ближе к огню. – Ну, и скоро мы будем есть?

– Потерпи чуток. – Сема выловил моллюска, подул на него и, глядя в черпак, попросил Женьку: – Мотнись на лурайду. Там, в рундуке, тарелки и ложки. Тащи сюда.

– Это я запросто. – Босонец потер руки, закурил и побрел к лодке.

– Слышь, как там тебя, хухушок? – Призрак взглянул на доктора.

– Кафт Людвигович. – Семен ехидно улыбнулся. – Доктор хрен знает каких наук.

– Да, доктор. И я не понимаю, что у вас вызвало смех – имя или профессия?

– Заткнись, – прошипел Сема. – Не понимает он… кто тебя сюда звал, докторишка? Чего приперся? Мы тут и без тебя неплохо жили. Поналетели…

– Угомонись. – Вахалий скрутил сигаретку, протянул Кафту. – Кури, лишенец.

– Спасибо.

– Добрый ты. Я бы ему… – Семен искоса посмотрел на глорианца. – Чего к нам прицепились? Что вам неймется? Все воюете да воюете. Заняться нечем?

– А что нам остается делать? – Кафт выдохнул облако дыма, даже не скривился от крепкого самосада.

– Что значит… да ты вообще охренел? – закипел Колода. – Сидели бы дома, а то разлетались. Вахалий, ты такое слыхал, – что им остается делать? Хорошенькое занятие: убивать и калечить. Вот уроды! – Сема хекнул. – Не знаете, чем заняться, могу подсказать – цветочки разводите, дело полезное. А главное, безопасное.

– И где их разводить? Из двух десятков планет меньше половины пригодны для жизни на поверхности. Все, что было, вы отобрали. Расплодились, как тараканы, захватили наши планеты. И…

– Мы отобрали, мы расплодились? Ты думай, что говоришь… – Семен глядел на пленника широко раскрытыми глазами. – Отнимешь у вас, как же! Как бы свое не потерять!

– Потеряете, и очень скоро, – табачное облако потянулось к костру. – Кто бы мог подумать, – полукровки, гибриды!

– Это ты о ком? – Босонец споткнулся, загремели тарелки. – Щас я тебе язык укорочу. Гибрид, ошибка природы. Навыдумывали сказок и сами поверили.

– Для вас сказки, для нас – жестокая реальность.

– Ух, гад! – Женька замахнулся, но Кафт даже не моргнул. Посмотрел из-под бровей сурово, с нескрываемой ненавистью. – Ты чего пялишься, сволочь? Щас как врежу… – Босонец сжал кулаки. – Ненавижу! После вас только могилы да пепелища…

– Не нужно, Женек. Не марайся! – Призрак курил, внимательно наблюдая за доктором. – Но в чем-то хухушок прав. Мы развязали войну. Это наши предки выгнали глорианцев с центральных миров. Оттеснили за Грань, в зоны отчуждения, к аномалиям.

– Вам известна история «смуты»? – в глазах доктора появился огонек любопытства. – Мне казалось… я был уверен. – Кафт погасил окурок. – Разве отдел пропаганды не уничтожил записи той поры?

– А зачем уничтожать историю? – Вахалий пыхнул табачным облаком. – Там много любопытного. Например, как ваши предки встретили землян и что с ними сделали потом. Что было после лестных слов и распростертых объятий?

– И что же? – Кафт всем своим видом показывал заинтересованность в продолжении разговора. Придвинулся ближе, стараясь через костер рассмотреть Вахалия, не упустить ни одного слова. – Насколько мне известно, им оказали достойный прием. Иллама, мать моего народа…

– К тому времени… – Призрак не дал договорить, оборвал на полуслове. – Иллама была мертва. Ее предали и казнили.

– Вранье! Ты нагло лжешь, недочеловек!

– На кого рычишь, сволочь? – Женька вскочил, но Вахалий вовремя ухватил его за рукав и силой усадил на траву.

– Илламу предал командный генерал Артилиус, – пояснил Призрак. – Ей отсекли голову на глазах у стотысячной армии. И только спустя сто лет возвели в ранг святых.

– Это неправда! – Кафт отвел взгляд.

– Правда, и ты это знаешь не хуже меня. Так же как и тот факт, что всех, кто поддерживали Илламу, постигла более трагическая участь. Их заставили публично назвать великое учение ересью, после признаний и отречения сжигали на кострах, живьем зарывали в землю. Особо несговорчивым рубили руки и ноги, бросали в ямы, обрекая на долгую и мучительную смерть.