Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После сказанного становятся понятными сознательные усилия теологии отстоять принадлежность «Од Соломона» к евангельской идеологии путем предположения их христианской переработки и тем ярче подчеркивать их христианский характер, чем скуднее и бездоказательнее имеющаяся в распоряжении теологов мотивировка в пользу такого предположения. Уже на примере Франкенберга мы видим, что в критической оценке «Од» проявляется тенденция как можно основательнее умалить их ценность и отказать им в каком бы то ни было значении со стороны эстетической, религиозной и исторической; и это после того, как первоначально не знали меры в восторженной радости по поводу открытия этого памятника своеобразной формы выражения иудейского благочестия. Тем решительнее беспристрастная оценка «Од» должна настаивать на том, что до сих пор не представлено какого бы то ни было доказательства ни в пользу христианского происхождения, ни в пользу переработки «Од Соломона» (предполагая правильность их перевода) и что у нас нет решительно никакого повода относить «Оды» к христианской, покоящейся на евангелиях идеологии, тем более, что и остальные дошедшие до нас свидетельства об историчности Иисуса все очевиднее оказываются несостоятельными при новом пересмотре их в этом направлении.
V. ХРИСТИАНСТВО.
Павлинизм.
Иудейский гностицизм покоился, как мы уже говорили, на комбинации апокалиптики, ее ожидания близкого конца мира и владычества сходящего с неба мессии с верою в умирающего и воскресающего божественного спасителя языческих мистерий, первообраз которого находили в страдавшем и превознесенном отроке божием Исайи, и смерть которого, соответственно этому, понимали как умилостивительную жертву во искупление человечества. При этом одни представляли себе искупительный акт поделенным между двумя различными личностями, Христом и Иисусом, из которых (последний, как только человек, претерпевал смерть на кресте, между тем как первый, как посланное богом небесное существо, попирал силу демонов и смерти и в лице Иисуса пробуждал провозвестника и довершителя даруемого им спасения; другие сливали обе, различные сами по себе, личности в одну личность «богочеловека» Христа Иисуса или Иисуса Христа, а по вопросу о том, каким образом осуществляется искупление, представляли себе, что человек посредством соединения со Христом, как владыкою жизни, исторгается из-под власти смерти и делается причастным вечной жизни в неземном потустороннем мире.
Соответственно этому, для человека все сводится к тому, чтобы добиться соединения со Христом, а это происходит, по воззрению гностиков, путем познания его искупительного акта, каковое познание обусловлено, с своей стороны, вступлением в христову или иисусову секту, посвящением в ее мистерии и воспринятием сообщаемых ею сакраментов.
Здесь мы имеем перед собою совокупность всех признаков, составляющих сущность павлинизма.
Как в иудейской апокалиптике или даже во всех религиозных исканиях той эпохи, так и в дошедших до нас «Посланиях», приписываемых апостолу Павлу, пред нами выступают, в качестве существеннейших предпосылок, страх перед личным уничтожением и стремление освободиться от границ конечного существования. «Душа Павла полна трепетного влечения к жизни; она содрогается от ужаса пред смертью. В его вере, надежде и страхе все вращается около одного центра: около упразднения смерти и дарования вечной жизни. Его религия — воля к жизни».
Плоть и грех.
При этом «жизнь», к которой стремится Павел, нужно понимать в совершенно натуральном смысле. «Жизнь, как бытие в живых, как абстрактное обозначение факта физического существования, — безразлично, с какою субстанцией связан этот факт, — эта жизнь в своей неразрушимости, вечная жизнь в буквальном смысле является для него высшим благом. Само собою разумеется, она снабжена всеми атрибутами, которые представляются ему желательными, и освобождена от зла. Но факт ее неразрушимости, присущее ей свойство вечности все же представляет для него высшую ценность. С другой стороны, бренность, смерть, как физическое уничтожение, составляет в его глазах высшее зло. Никакая форма существования, хотя бы жизнь, полная бедствий, не внушает его мысли такого ужаса, как небытие. Страх пред небытием, пред уничтожением проникает все его мышление. Этот страх представляется ему тяжелой горой, давящей все земное. Бренность — это рабство, позор, бесчестие». «Спасение», к которому он стремится, есть п избавление от близкого последнего суда и обретение вечного блаженства. Смысл всего его учения сводится исключительно к раскрытию условий, при которых это становится возможным в этом смысле «эсхатология», представление о «конце вещей», действительно образует, как подчеркивает вслед за Кабишем Швейцер, основу и центр тяжести всего павлинизма, и последний неизбежно остается непонятным без уразумения того факта, что апостолу, о чем бы он ни говорил, всегда предносилась одна только мысль: как избавиться человеку от угрожающего ему уничтожения?
Таков исходный пункт нашего исследования павлинианской идеологии. При этом мы ограничиваемся пока рассмотрением Послания к римлянам и обоих Посланий к коринфянам, — по причинам, о которых подробнее будет сказано ниже.
Каким тяжелым гнетом только что приведенный вопрос лежал именно на иудейском религиозном сознании, мы выяснили в предшествующем изложении. Всякая возможность искупления, всякое религиозное спасение, по представлению иудейской законнической религии, зависели от праведности индивидуума, т. е. от неуклонного исполнения им данных от бога Моисею заповедей, а также пояснений и дополнений к ним раввинского предания. По этой причине фарисеи проводили всю свою жизнь в самом мелочном соблюдении предписаний закона. Но беспристрастная оценка действительности, равно как силы греха в мире, не могла не возбуждать справедливого сомнения в возможности полной законнической праведности. При всем том считалось, однако, за факт, что бог связал достижение блаженства с исполнением его заповедей. Как же может человек, как может его несовершенная природа достигнуть жизни и блаженства? Каким образом возможно искупление для грешного человека?
Ответить на этот вопрос немыслимо без уразумения причин человеческого несовершенства.
Греховное