Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
А итог очень хорошо подвел другой великий государственный деятель – Бонапарт: «Что меня восхищает в Александре Великом – это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет». Сам большой мастер политических махинаций, Корсиканец оценил по достоинству это деяние македонского царя. Все дело в том, что Александр, совершая этот вояж, прекрасно знал, что ему надо, и что он хочет услышать. Но одно дело – хотеть, а другое дело – получить желаемое. Можно не сомневаться, что и жрецы знали, чего он хочет. И не обязательно было царю кого-то посылать к ним, потому что египетское жречество с древнейших времен обладало разветвленной сетью осведомителей и прекрасно знало все чаяния и желания грозного завоевателя. Если в Иерусалиме хитрый первосвященник угадал настроение Александра, то что мешало то же самое сделать египетским жрецам, за плечами которых стояла вся мудрость тысячелетий? Вряд ли сговор имел место – царь Македонии, с раннего детства воспитанный матерью в атмосфере таинственных культов и загадочных обрядов, очень трепетно относился к тем предсказаниям, которые имели непосредственное отношение к его персоне. Договориться со служителями культа было бы слишком грубо и цинично, а Александр действительно хотел узнать о себе то, что простым смертным неведомо. Тот легкий налет мистического, идущий из детства, навсегда остался в его душе, и Македонец с трепетом ожидал встречи с неведомым. А вот жрецам было гораздо сложнее – им надо было обставить все так, чтобы душа полководца, очень чуткая на то, что связано с мистикой, не заподозрила подвоха. Грубой и откровенной лестью, попытками подыграть Александру в его стремлении приблизиться к небожителям, можно было только все испортить. Встреча с богом должна была пройти просто и естественно, и Александр должен был не только услышать то, что ему хочется, а искренне в это поверить. Призвав на помощь весь свой многовековой опыт, жрецы с честью вышли из щекотливой ситуации. Македонский царь свято уверовал в свое божественное предназначение, окончательно и бесповоротно осознал свою исключительность и непогрешимость. Это очень тонко подметил Юстин: «С тех пор увеличилось его высокомерие, возросла надменность и исчезла та обходительность, которую он приобрел ранее от изучения греческой мудрости и от македонского воспитания». Зато очень емко высказался по поводу божественности своего царя командир конницы гетайров Филота, сын Пармениона, впоследствии Александр жаловался на него войсковому собранию: «Когда я написал ему по праву столь близкой дружбы о данном мне оракуле Юпитера-Аммона, он имел дерзость ответить, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но жалеет тех, кому придется жить под властью превысившего удел человека» (Курций Руф). Бравый кавалерист и не подозревал, что эта случайная фраза всплывет через много лет, когда будет решаться его судьба, а злопамятность царя будет простираться так далеко. А лучше всех на требование признать его божественность Македонцу ответили спартанцы: «Если Александр хочет быть богом, пусть им будет» – лучше и не скажешь! Очередной рубеж в жизни Александра был пройден, и он был готов идти дальше дорогой побед, а мир замер в ожидании, когда в него придет сын бога Амона.
* * *
Между тем, пока царь занимался религиозными делами, скопилось очень много дел политических, и все они требовали его вмешательства. Первая новость была радостной и заключалась она в том, что с персидским флотом было покончено, а острова Эгейского моря перешли под власть Македонии. Вторая новость была печальной – в Сирии произошло восстание, самаритяне убили царского наместника Андромаха и с оружием в руках готовятся отстаивать свою независимость. Это очень огорчило Александра, и не только потому, что погиб наместник и народ восстал. Курций рассказывает, что «им овладела естественная, но несвоевременная страсть проникнуть не только в глубь Египта, но посетить и Эфиопию. Желание увидеть прославленный древностью дворец Мемнона и Тифона увлекало его чуть ли не за пределы Солнца. Но предстоящая война, не законченная еще в большей своей части, не давала времени для досужего странствования». Эта тяга к странствиям и желание постоянно идти вперед, будут преследовать Александра всю жизнь. Но сейчас на это не было времени – с севера стали одна за другой приходить грозные вести. Ходили слухи, что Дарий собрал громадную армию, что он вот-вот выступит в поход против македонского царя, и Александр, понимая, что времени у него осталось очень мало, решает покинуть Египет. Но перед этим он проводит реформу управления страной, разделив власть между египтянами и македонцами – на всякий случай, причем многие македонцы получают власть военную, а не административную. «Говорят, что Александр разделил власть над Египтом между многими людьми, восхищаясь природой этой страны, которая представляла собой естественную крепость: поэтому он и счел небезопасным вручить управление всего Египта одному человеку». Но, пожалуй, самым принципиальным во всех этих назначениях и разделениях было то, что, уходя из Египта, четко сформулировал сам царь: «было приказано оставить номархов управлять их номами по их собственным обычаям, как установлено исстари» (Арриан). Теперь за свой тыл Александр мог быть спокоен, и все его помыслы были направлены на грядущую битву с Дарием. Македонская армия уходила из Египта, царь тоже навсегда покидал эту страну. Придя сюда простым смертным, он уходил отсюда сыном бога, свято уверовавшим в свое предназначение.
Армия Александра стремительно шла на север. С наступлением весны он вышел из Мемфиса и, перейдя через Нил по заранее наведенным мостам, начал движение в Финикию. Отдохнувшие в Египте войска бодро печатали шаг по пыльным дорогам Палестины, все понимали, что впереди предстоит решающее столкновение, что будет оно трудным и кровавым, но когда враг будет разбит, их непобедимый царь приведет своих храбрых солдат прямо в сердце Персидской державы. От рассказов о сокровищах, которыми набит Вавилон, у многих захватывало дух, слухи об этом облетали армию, с каждым разом обрастая все более невероятными подробностями. Но сначала Александру надо было решить одну небольшую проблему, и проблема эта называлась – самаритяне. Зверское убийство его наместника требовало отмщения, и оно должно было стать страшным и показательным. И вполне возможно, в походе на Самарию к войскам царя присоединились иудейские отряды – антагонизм между двумя народами был настолько велик, что последние просто не могли упустить такого случая навредить своим соседям. Царь резко ускорил темп передвижения войск – врага необходимо было застать врасплох. Но ужас перед сыном Амона был настолько велик, что ни о каком сопротивлении и речи не было, перепуганные насмерть самаритяне сами выдали зачинщиков и участников убийства. Очевидно, казнь была показательная и поучительная, царь хотел наглядно продемонстрировать местному населению, что бывает за ослушание, и пресечь подобные эксцессы в будущем. Разобравшись с самаритянами, Александр продолжил движение и прибыл в Тир. Здесь на якоре стоял царский флот и поджидало афинское посольство. К афинянам царь проявил снисходительность и удовлетворил их просьбу – отпустил земляков, плененных при Гранике. Жест был широкий, перед решающим столкновением с Дарием Александр вновь начал зарабатывать политический капитал. А флот был отправлен к Пелопоннесу, где снова начали бряцать оружием спартанцы. И лишь после этого македонская армия повернула на Восток.