Через минуту Су Кьи вновь увидела Тина, но слезы мешали как следует его рассмотреть. Он сидел возле открытого окна, обхватив голову руками. Су Кьи окликнула его, но он даже не шевельнулся. Раздался свисток. Паровоз пронзительно загудел, и состав медленно тронулся. Су Кьи пошла рядом с окошком. Поезд набирал скорость. Тогда Су Кьи побежала. Она очень давно не бегала и едва не опрокинула чью-то корзину с фруктами. И вдруг платформа оборвалась. Поезд удалялся в утренний сумрак, и хвостовые огни последнего вагона блестели, словно глаза тигра. Вскоре исчезли и они. Поезд скрылся за поворотом. Су Кьи побрела по опустевшему вокзалу.

У Ба безостановочно говорил несколько часов подряд. Его рот был полуоткрыт, а глаза смотрели прямо на меня. Он сидел почти неподвижно и дышал бесшумно. И вообще было подозрительно тихо. Все, что я слышала, — собственное дыхание и жужжание пчел. Мои руки судорожно цеплялись за подлокотники стула. Что со мной? Так я вела себя лишь в самолетах, и то когда они попадали в воздушные ямы или шли на посадку. Усилием воли я заставила себя разжать пальцы и откинуться на спинку.

Постепенно дом наполнился звуками, и все они мешали. Скрип дерева. Какой-то хруст возле моих ног. Голубиное воркование под крышей. Постукивание ставен. Вода, капающая из крана на кухне. Мне только показалось или я слышала биение сердца У Ба?

Я пробовала представить своего отца в детстве и юности. Одиночество и отчужденность, темноту, окружавшую его, пока он не встретил Ми Ми. Я старалась хоть немного прочувствовать отчаяние и ужас, охватившие папу, когда он понял, что может потерять все, достигнутое им с помощью Ми Ми. Я плакала так, будто не Су Кьи, а я сама провожала его тем утром в Рангун. У Ба встал, подошел ко мне и стал тихо гладить по голове. Я не могла успокоиться. Наверное, я впервые по-настоящему оплакивала своего отца. Конечно, и раньше бывали дни, когда мне его особенно не хватало. Я чувствовала опустошенность и потерянность. Кажется, даже плакала, хотя утверждать не стану. Но по кому я лила слезы? По папе? Или по себе, потерявшей отца? А может, это были гнев и досада на человека, сбежавшего от нас?

Возможно, ему было бы легче, расскажи он маме, а затем и нам с братом о первых двадцати годах своей жизни. Но захотела бы прежняя Джулия Вин услышать его историю? Была ли она способна сопереживать отцу? И вообще, хочется ли детям знать, какими были их родители, прежде чем соединились и произвели их на свет? Готовы ли мы признать, что наше появление когда-то вовсе не было для них главной жизненной целью? Или эгоизм детей требует, чтобы родители с пеленок были идеальны во всем?

Я достала из рюкзачка платок и вытерла слезы.

— Есть хотите? — тихо спросил У Ба.

Я покачала головой.

— А пить?

— Немного.

У Ба на миг скрылся на кухне и вернулся с кувшином холодного чая с имбирем и лаймом. Как ни странно, напиток помог мне успокоиться.

— Вы утомились? Хотите, провожу вас в гостиницу?

Я действительно устала, но вовсе не желала остаться одна в гостиничном номере. Сама мысль о нем приводила меня в ужас. Что мне делать в громадной пустой комнате с кроватью, которая размерами не уступала лужайке перед отелем? Я буду ворочаться с боку на бок, одинокая и потерянная.

— Я хочу немного отдохнуть. Вы не рассердитесь, если я… всего несколько минут… если я…

— Я ни в коем случае не рассержусь. Ложитесь на кушетку. Сейчас принесу одеяло.

Я настолько ослабела, что едва встала с кресла. Неказистая с виду кушетка оказалась довольно удобной. Я свернулась калачиком. Кажется, успела почувствовать, как У Ба заботливо укрывает меня. Под монотонное жужжание пчел я проваливалась в сон. Этот звук стал для меня чем-то вроде колыбельной песни. Я слышала шаги У Ба. Во дворе лаяла собака. Несколько раз прокукарекал петух. Деловито похрюкивали свиньи. Из уголка моего рта сочилась слюна.

Я проснулась в темноте и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате стало прохладно. У Ба прикрыл меня вторым, более плотным одеялом и подсунул под голову подушку в ветхой наволочке. На столике я увидела стакан чая, тарелку с сухими пирожными и вазочку со свежими лепестками жасмина. Все это почему-то пахло кофе и булочками с корицей. До меня донесся скрип закрываемой двери. Потом я повернулась на бок, подтянула колени к подбородку, укрылась почти с головой и вновь провалилась в сон.

Я провела в доме У Ба не «несколько минут», а всю ночь, проспав до утра. На столике дымился стакан с кипятком. Рядом лежал пакетик растворимого кофе, кусочки сахара, баночка сгущенного молока и свежие пирожные. В окно пробивалось солнце, виделся кусочек неба. По сравнению с Нью-Йорком здешнее небо было темнее и сочнее. Мне вспомнились летние уик-энды в Хэмптонсе. В детстве я любила просыпаться ранним утром и лежать, слушая рокот моря, доносившийся из открытых окон. Мне нравился прохладный солоноватый воздух, в котором уже ощущалось скорое наступление полуденной жары.

Я встала и потянулась. Как ни странно, после ночи, проведенной на чужой кушетке, у меня совершенно не болела спина. Я еще раз оглядела свое ложе с вытертой кожаной обивкой. Пожалуй, за несколько ночей можно было к нему привыкнуть. Потом я подошла к окну. Дом окружала живая изгородь из бугенвиллей. Двор был чисто выметен. Между деревьями высилась аккуратная поленница дров и охапка лучинок для растопки. Рядом лениво бродила собака непонятной породы. Под самым окном в пыли барахталась свинья. Но где же У Ба?

Я прошла в кухню. В углу был устроен небольшой очаг, над которым кипел подвешенный чайник. Струйка дыма уходила в дыру, проделанную в потолке, но все же чад успел разъесть мне глаза. У стены стоял открытый шкаф с парой белых эмалированных мисок, щербатыми тарелками, стаканами и закопченными кастрюлями. На нижней полке лежали яйца, помидоры, пучки лука-порея, корень имбиря и зеленовато-желтые лаймы.

— Джулия, вы проснулись? — послышалось из соседней комнаты.

У Ба сидел за столом, заваленным книгами. Книги царили повсюду. Это чем-то напоминало библиотеку в стадии инвентаризации. Все стены от пола до потолка занимали потемневшие книжные полки. Стопки томов лежали на полу, в кресле и на втором столе. Некоторые были тоненькими, другие — размером со словарь. Мягких обложек я заметила немного. Библиотека У Ба в основном состояла из «настоящих» книг, в твердом переплете. Попадались даже кожаные раритеты.

У Ба склонился над раскрытым томом, чьи пожелтевшие страницы напоминали перфокарту. Рядом лежала небольшая коллекция пинцетов и щипчиков, ножницы и банка с белым вязким клеем. Мне казалось, что в комнате и так довольно светло, но У Ба требовалось дополнительное освещение, и он зажег две масляные лампы.

Когда я вошла, У Ба сдвинул на лоб старомодные очки с толстыми стеклами.

— Чем вы занимаетесь? — спросила я.

— Коротаю время.

— Каким образом?