Английский Василия был почти безупречен, только легкий намек на акцент. Нижняя губа подрагивала. Он отрывал от повязки на руке мелкие клочки марли и скатывал в шарики прежде, чем сунуть в рот.

– Ты видел, – сказал ему я.

– Я не видел. Только слышал. Слышал голос из углов.

– И голос сказал тебе про меня.

– Он велел мне ждать тебя. Пророка.

Василий поймал проплывавший картофельный чипс и предложил мне. Я покачал головой. Он с явным разочарованием вернул угощение на орбиту, а потом пристегнулся к обляпанному креслу. Я заметил, что линзы микроскопа разбиты, и теперь стал опасаться плавающих в воздухе мелких осколков, только и ждущих, когда их вдохнут.

– Обращаясь к пророку, надлежит быть ниже пророка, – продолжил Василий. – Бог вернулся ко мне за пару часов до того, как мы нашли тебя. Он сказал, что больше я его не услышу, нет, но во имя свое он пошлет к нам сына, и это ты! Он говорил, что мы должны спасти его сына. И я просил Клару подождать еще несколько минут до отлета. Мы еле успели тебя подобрать, ты вот-вот бы… э-э-э… погиб.

Итак, передо мной сидел человек, который действительно мог знать Гануша, как и я, пусть и недолго – последнее доказательство, которое я так давно искал, с тех пор как сам с ним познакомился. Я начал терять терпение, меня раздражали и тик Василия, и его спутанная речь.

– Тогда он, должно быть, рассказывал обо мне. Мое имя, и кто я.

– Хм… да. Рассказывал. Я все правильно сделал, пророк? А знаешь, ведь это должен был быть я. Но я повел себя недостойно. Но я верю. Ты веришь, что я верю, пророк? Я готов пролить свою кровь, если надо.

Василий извлек из глубин кармана спортивных штанов отвертку и приставил острием к своей шее. Рванувшись вперед, я ухватил его за запястье, как раз когда кончик уже проткнул кожу. Я отобрал у Василия инструмент, пока он с детским любопытством рассматривал крошечные капельки собственной крови. Он потыкал их пальцами.

– Василий, ты должен сообщить все, сказанное обо мне Богом. Так я узнаю, что ты настоящий апостол.

– О пророк, – ответил Василий, – ты испытываешь меня. Мне не поведали о твоем происхождении, ведь я так ничтожен. У меня есть лишь одна миссия. Я доставлю тебя на Землю. И я скажу тебе последние слова, которые Бог просил тебе передать.

Василий улыбнулся, теперь пальцы полностью размотали марлю на другой руке и запястье, открыв множество глубоких воспаленных порезов и ран, которые вполне могли оставить Василия без руки.

Я понял. Василий и люди вроде него и стали причиной, по которой Гануш так и не прилетел на Землю. Они не способны справиться с необъятностью, выходящей за пределы их ограниченных знаний о мироздании, даже если видят космос вблизи. На непонятный им разум они проецируют свое отчаяние, страхи и надвигающееся безумие. В конце концов, я тоже так поступил, когда едва не вонзил скальпель в Гануша, удовлетворяя свою приверженность научному методу и надеясь, что где-то у него внутри есть ответ на мое беспокойство. Мне было стыдно.

Сейчас я услышу, что Гануш сказал Василию. Мысль об этом меня раздражала, но в то же время и повергала в трепет. Я пару раз поглубже вдохнул, чтобы не выдать сумасшедшему свое нетерпение.

– Вот божье послание, – произнес Василий. – Пророк не должен ничему подчинять свой дух. Блаженство он отыщет в молчании, в свободе, молитве, и он узнает, узнает больше, чем прочие люди, чем все… Ох, я забываю слова… Ответ есть на небесах.

Василий испуганно оглянулся, сунул руки в карманы, и по исказившей лицо гримасе я понял – он ищет другое оружие, чтобы ранить себя. Я попросил его опустить руки. Гануш никогда не стал бы говорить о молитве, пророках и тем более о небесах. Меня покинула слабая тень близости, которую я испытывал к Василию. Он сумасшедший, а я нет. Я не сойду с ума.

Я злился на этого человека. Ему доверили ту же миссию, что и мне, а он не сумел сохранить здравый рассудок, несмотря на всю роскошь их корабля и общество других космонавтов.

А может быть, я был близок к тому, чтобы стать таким, как Василий? И Гануш спас меня от безумия? Я вдруг ощутил потребность быть милосердным.

– Апостол, – сказал я Василию, – ты справился великолепно. Ты выдержал испытание.

Василий разрыдался как ребенок, потом коснулся моей руки.

– Теперь я должен вернуться домой, – сказал он. – Забери меня отсюда, пророк. Здесь слишком тихо. А я скучаю по комариному писку над озером.

Я был даже рад. Он не знал Гануша, а значит, я единственный человек, которому известна эта тайна космоса. Я не желал ни с кем ее разделять.

Он отстегнул ремень и, оттолкнув меня, подскочил к своей коллекции рисунков, сорвал ближайший листок, смял бумагу и сунул в рот. Он прожевал, сглотнул и высунул язык, показывая мне, что ничего не осталось. Потом проделал то же самое с другим, время от времени бормоча:

– Это я должен был стать пророком.

Едва Василий сожрал последний набросок, в дверях появилась Клара.

– У тебя кровь, – сказала она.

– Неверующий не может входить в святилище! – выкрикнул Василий, выталкивая Клару.

Она махнула мне, приглашая последовать за собой. Когда я плыл к ней, Василий схватил меня за руку и начал целовать суставы и кончики пальцев. Мне стало так плохо, что я не мог говорить, не мог смотреть на жуткое перекошенное лицо апостола. Мы вышли из его логова, и дверь за нами захлопнулась. Клара скрестила на груди руки.

– Прости, – сказал я. – Я знаю, что мне не следовало…

– Я же тебе говорила, что этот человек не в себе, – сердито отозвалась она.

– Мне нужно было услышать от него…

– О его монстрах? Все, Якуб. Теперь ты сидишь в своей каюте. И никуда не выходишь, в туалет только по разрешению. И если я еще раз найду тебя, то пристегну к стене и будешь голодать до Земли. Ты понял?

Я вернулся в свою тюремную камеру. Слова Василия звенели в моих ушах, кружили голову. Нет, не мог он знать Гануша. Но может, Гануш явился и заговорил с Василием, когда-то верующим ребенком, на том языке, который, как он считал, найдет отклик у богобоязненного человека? Мне не хотелось этому верить. Гануш был моим.

Впервые с тех пор, как поднялся на борт «Nasha slava 1», я не находил себе места. За десять дней до ожидаемого приземления ко мне пришла Клара и сказала, что ей нужно мне кое-что сообщить. Во-первых, после того как она своими глазами увидела ужасающее состояние тела и жилых отсеков Василия, она отправила сообщение в tsentr. И получила ответ – Василия следует оставить в покое, если только он не представляет непосредственной опасности для экипажа или корабля. Он был отдельной, фоновой частью их миссии, которая предназначалась для изучения влияния космического полета на определенные проблемы психического здоровья.

Я спросил Клару, зачем она это мне говорит.

– Затем, что мне надоели недостойные люди, правящие империями, – сказала она. – Еще потому, что как только я вернусь на Землю, то перееду на Запад и больше не стану об этом думать. И ради последнего, что я должна тебе рассказать. Моя подруга из tsentr сказала, как они намерены поступить с тобой. Сказала, что ты отправишься в Zal Ozhidaniya – такое место для особых политических заключенных, шпионов и прочих подобных. Я чувствую за это ответственность, Якуб. Хочу, чтобы ты понимал – я обязана тебя привезти, обязана передать тебя им, но мы все равно друзья. Я верю тебе. Хочу, чтобы ты узнал это, прежде чем тебя увезут. Клянусь, я бы сделала что-нибудь – если бы могла.